С шести часов утра до четырех часов дня мы осматривали Толедо, бродя вокруг монастырей, входя в церкви, взбираясь на колокольни, выказывая при этом всевозможные формы восторга и в итоге, изнуренные самим этим восторгом, не имея более сил восторгаться.
Если Вы когда-нибудь приедете в Испанию, сударыня, и посетите Мадрид, возьмите напрокат карету, снарядите дилижанс, дождитесь каравана, если потребуется, но поезжайте в Толедо, сударыня, поезжайте в Толедо! Только проявите предосторожность и заранее подумайте о том, каким способом Вы будете оттуда уезжать. Я вот пренебрег такой предосторожностью и чуть было не остался в Толедо с доном Риего, чтобы основать там колонию.
В самом деле, Вы помните, сударыня, что я приехал в Толедо дилижансом. Так вот, находясь по-прежнему под влиянием своих ошибочных расчетов, заставлявших меня питать надежду преодолеть путь из Мадрида в Толедо за восемь часов, я рассчитывал воспользоваться дилижансом из Аранхуэса, отстоявшего, по словам все тех же испанцев, всего лишь на семь льё от Толедо, и проехать эти семь льё за три часа. Как бы не так! Мне было наглядно объяснено, что если я сумею проехать эти семь льё за восемь часов, то могу считать себя избранником Неба.
Покинув Толедо в шесть часов утра, я приехал бы в Аранхуэс ровно в два часа пополудни, то есть спустя час после того, как через него проследует пиренейский дилижанс, в котором, как я Вам уже, помнится, говорил, мы заранее заказали семь мест. Следовательно, предстояло найти другой способ передвижения. Мы отпустили Деба-роля в город, предоставив в его распоряжение все наши денежные средства. Дебароль вернулся с двумя мулами, тотчас ставшими для всех предметом чаяний. Бросили жребий; на два первых льё мулы достались Жиро и Аша-ру. Дебароль и я должны были воспользоваться нашими верховыми животными на третьем и четвертом льё; наконец, три последних льё на них предстояло ехать Маке и Александру. Буланже отказался от участия в жеребьевке, заявив о своей неспособности к верховой езде, а дон Риего — сославшись на свой сан священнослужителя.
К пяти часам все было готово к отъезду. С нашим май-оралом у нас было подписано письменное соглашение, согласно которому мы должны были платить за карету десять дуро в день, что составляет тридцать дуро за три дня, или сто пятьдесят франков. Со своей стороны, за эти сто пятьдесят франков он должен был, забрав нас целыми и невредимыми из дома Монье, доставить также целыми и невредимыми в Аранхуэс, в Parador de la Costurera[24]. Чтобы вовремя появиться в Аранхуэсе, нам следовало покинуть Толедо в пять часов, к девяти часам доехать до Вилья-Ме-хора, небольшого постоялого двора, расположенного в трех льё от Толедо, там переночевать и тронуться в путь на следующий день в пять часов утра; тогда к завтраку мы приехали бы в Аранхуэс. Все это было оговорено и подписано. Но человек предполагает, а Бог располагает.
Сегодня я рассказал Вам о том, что предполагали мы, сударыня. Завтра Вы узнаете, как распорядился Господь Бог. А покамест молитесь за нас, ибо над нами, смею Вас заверить, сударыня, нависла страшная опасность.
XIII
Аранхуэс, 25 октября.
Вы оставили нас, сударыня, готовыми к отъезду; представьте себе Ваших друзей, которые расположились в ряд на круто, словно русская горка, уходящей вверх улице. Они стоят у дверей гостиницы «Кабальерос», а перед ними, на другой стороне улицы, высится замок древних королей Толедо. Этот дворец, ставший, насколько я знаю, казармой, имеет цвет опавшей листвы — самого красивого оттенка, какой только могут принять камни, в течение шести веков раскаляемые на сорокапятиградусной жаре солнцем. Справа, то есть на вершине горы — г а этот конец нашей улицы заслуживает такого наименования, — на фоне темно-синего неба вырисовываются стены старого замка. Слева открывается вид на сбегающую уступами нижнюю часть города с ее красноватыми крышами и остроконечными колокольнями; и, наконец, позади города простирается рыжеватая равнина, теряющаяся в дали фиолетового горизонта. Передо мной стоит майорал с шапкой в руках и просит дать ему задаток в счет ста пятидесяти франков, которых я ему пока не должен, но буду должен, когда он доставит нас целыми и невредимыми в Аранхуэс. По его словам, этот задаток, причем как можно более крупный, нужен ему из-за понесенных им больших расходов. Я вытаскиваю кошелек, в котором лежат двадцать унций, то есть примерно тысяча шестьсот франков, и даю ему одну.
Карета, загруженная всеми нашими дорожными сундуками, стоит перед нами. Жиро затягивает последним оборотом веревки корзину с провизией, которой отдан весь империал. Маке и Буланже привязывают ружья внутри кареты. Дебароль предпочитает оставить оружие при себе и, с карабином за плечом, гордо стоит впереди мулов. Дон Риего и Ашар курят. Александр купил роскошные гранаты и ищет емкость, куда бы их положить, поскольку карета не в состоянии вместить что бы то ни было, кроме шести пассажиров. Сагал держит двух оседланных мулов.
Англичанин ждет, когда я кончу свое объяснение с майоралом, чтобы попрощаться со мной. Вы меня спросите, сударыня, что это за англичанин? Это джентльмен лет пятидесяти — пятидесяти пяти, красивой наружности, элегантный, отличающийся всей той изысканной вежливостью, которая присуща англичанам. Он приехал в Испанию, как они всюду путешествуют, в собственной почтовой карете, но вынужден был оставить ее в Мадриде, поскольку по дороге в Толедо нет никаких почтовых станций, вследствие чего я и встретился с ним в дилижансе.
Мой англичанин, сударыня, рассчитывал и еще кое на что, а именно — на съедобные обеды, но он ошибся. Как все люди с тонким душевным устройством, он гурман, поэтому со времени своего приезда в Испанию он не ел ничего вплоть до нашего первого совместного завтрака, когда ему довелось отведать один из тех салатов с сырыми яйцами и лимоном, о которых я Вам уже рассказывал.
Тотчас после этого, сударыня, жизнь вернулась к нему и он ухватился за меня, как потерпевший кораблекрушение — за доску, плывущую по безбрежному океану. В Толедо он завтракал со мной, обедал со мной, а сейчас безмерно сожалеет лишь о том, что в нашей карете нет места для седьмого человека или что нет третьего мула, чтобы можно было провести со мной еще один день. В результате он осведомился о моем маршруте, обещая, что будет следовать за мной всюду, и на случай, если какая-нибудь роковая случайность помешает нам встретиться в Испании или в Алжире, оставил мне свой адрес в Лондоне и в Восточной Индии.
Когда все было устроено, когда Жиро надежно укрепил корзину на империале; Маке и Буланже привязали оружие; Александр положил гранаты в платок, прицепленный за четыре конца к потолку кареты; дон Риего и Ашар докурили свои сигареты; я, получив от англичанина все распоряжения, необходимые для того, чтобы наша встреча когда-нибудь состоялась, будь то в Испании, в Алжире, в Лондоне или в Восточной Индии, влез в карету, а пять моих спутников набились туда вместе со мной — Жиро оседлал Атаманшу, Ашар — Карбонару (так звали мулов), и мы тронулись в путь.
И вот тогда, при свете дня, мы разглядели круто уходящую вниз дорогу, которую прежде видели лишь ночью: она спускалась вниз от Мирадеро к берегу Тахо, проходила по мосту Алькантара, а затем, словно лента пыли, вырисовывалась на рыжеватой равнине, следуя в четверти льё от реки и повторяя почти все ее извивы.
Все было живописно на выезде из города! Развалины старой мельницы, словно картинные руины, громоздились на берегу реки, со страшным ревом разбивавшей свои воды о камни русла. Прачки в ярких нарядах стирали белье под аркой моста. И, чтобы приветствовать нас на нашем пути, объединились две крайние редкости в Испании — деревья и ветер. В итоге нежный шорох листьев словно говорил нам слова прощания.
Какое-то время мы ехали вдоль длинной аллеи деревьев, которые питаются свежестью, исходящей от Тахо, но по мере удаления от реки становятся все более чахлыми и блеклыми, а затем и вовсе исчезают, уступив место равнине, где, за исключением линии, прочерченной Тахо, встречаются лишь невзрачные малорослые кустарники. Примерно через час пути на землю опустилась ночь, накрыв своим крылом бескрайние горизонты. Она была спокойной и ясной. Дожди, в последние два дня заливавшие Мадрид, кончились, и, казалось, навсегда.