Незнакомцы были от нас на расстоянии не менее ста шагов, их можно было сосчитать — они шли всемером. «Господа, — обратился я к своим друзьям, — у нас есть три минуты, этого достаточно, чтобы трижды перезарядить ружье. Спокойствие! Заряжаем!» Все окружили меня. Дебароль, единственный, у кого карабин был наготове, сделал четыре шага вперед и встал перед нами. Александр возился у самых моих ног, доставая из своего туалетного несессера патроны — только у него было ружье, заряжавшееся с казенной части. Остальные заряжали ружья с помощью шомполов.
Незнакомцы были в двадцати шагах от нас, когда я закончил заряжать ружье. Я тотчас же с щелчком взвел оба курка. При этом звуке, столь явственно послышавшемся в подобных обстоятельствах и не оставлявшем никаких сомнений в его происхождении, незнакомцы остановились. Александр повторил мои действия. Третьим был готов Маке, и он поступил так же, как мы. У нас в запасе имелось десять выстрелов. Трое из нас были охотниками и на таком расстоянии не могли промахнуться.
«Теперь, господин присяжный переводчик, — обратился я к Дебаролю, — доставьте мне удовольствие, спросите у этих бравых молодцов, что им нужно, и намекните им, что первый, кто сделает еще хоть шаг, останется лежать на месте».
В эту минуту — то ли случайно, то ли нарочно — майо-рал, зажегший по нашему требованию фонарь, уронил его. Дебароль тем временем переводил на испанский приветственные слова, адресованные мной незваным господам.
«Хорошо, — сказал я, когда он кончил и мы увидели, что предупреждение воспринято должным образом, — а теперь объясните майоралу, что нам необходимо яркое освещение и, следовательно, это не самый подходящий момент, чтобы вторично загасить свет». Майорал понял все без всякого перевода и поспешил поднять фонарь.
Наступила торжественная тишина. Две группы людей были разделены друг от друга фигурой Дебароля, стоявшего в четырех шагах от нас и в пятнадцати от наших противников и находившегося в положении часового, который опознает патруль.
Испанцы стояли в темноте, мы же, напротив, были ярко освещены колеблющимся светом фонаря, заставлявшим поблескивать дула ружей и клинок охотничего ножа. «Теперь, Дебароль, — продолжал я, — спросите этих господ, какой счастливый случай побудил их оказать нам честь и нанести визит». Дебароль перевел вопрос.
«Мы пришли, чтобы вам помочь», — ответил один из них, вероятно главарь банды. «О, это прекрасно, — произнес я, — а каким образом этим господам стало известно, что мы нуждаемся в помощи, ведь ни сагал, ни майорал от нас не отлучались?» — «Действительно!» — подхватил Дебароль и повторил мой вопрос по-кастильски.
Ответить на него было трудно, и наши услужливые ночные гуляки промолчали. «Послушай, отец, — вмешался Александр, — у меня идея: что, если нам их ограбить?» — «Этот малыш Дюма изобретателен!» — заметил Жиро. «Черт побери! — воскликнул Ашар. — Раз уж на то дело пошло, надо немедленно их выпотрошить!» — «Вы понимаете, о чем идет речь?» — обратился к ним Дебароль.
Наши посетители не отвечали: они были ошеломлены.
«Мы обсуждаем, не выпотрошить ли вас, если только вы не уберетесь тотчас же той же дорогой, какой пришли!» Это требование вызвало некоторое смятение в рядах шайки.
«Но, — воскликнул главарь, — у нас не было никаких дурных намерений, совсем напротив!» — «Что поделаешь! У нас, французов, такой скверный характер, что мы принимаем помощь лишь тогда, когда сами за ней обращаемся». Они собрались уходить.
«Господа, — произнес майорал, — разрешите им помочь мне вытащить карету». — «В добрый час, только пусть подождут, пока мы уйдем». — «А где им ждать?» — «По другую сторону горы». Майорал сказал ночным гостям какую-то фразу по-испански. «Хорошо, — ответили они, — мы отойдем», — и, бросив привычное «Vaya usted con Dios», они скрылись из виду, перейдя на другую сторону холма.
«Так, — сказал Жиро, поставив свое ружье на землю, — эта сцена станет сюжетом моей первой картины».
XV
Аранхуэс, 25 октября.
Вы оставили нас в ту минуту, сударыня, когда мы распрощались с нашими услужливыми посетителями и проводили их взглядом до пригорка, за которым они тут же исчезли. Дебароль с карабином в руках остался в роли часового, стоя посредине разделявшей нас дистанции. Мы же занялись приготовлениями к уходу.
Багаж, выложенный на дорогу, образовал целый холм, состоявший из ящиков, сундуков, саквояжей и спальных мешков и увенчанный корзиной с провизией, которая была спасена заботами Жиро. Мы тщетно пытались найти дона Риего, но, поскольку он находился в своей собственной стране и, следовательно, никак не мог здесь потеряться, мы не очень беспокоились о нем, рассчитывая, что в нужный момент он появится.
Майорал уверял нас, что даже его четырех мулов и объединенных усилий его семи товарищей не будет достаточно для того, чтобы вытащить карету из того положения, в каком она оказалась. Ставить это под сомнение не имело смысла: все было ясно, как Божий день, но, уж если мы не убили его сразу, пришлось прислушаться к его доводам. Мы оставили ему четырех его мулов. На одного из верховых мулов был навьючен весь багаж, а другой был предоставлен в общее распоряжение.
* Разыгралась борьба великодуший, которая определенно умилила бы зрителей, будь у нас зрители; но, к несчастью, их у нас не было, и эта трогательная сцена навсегда осталась никому не известной.
«Как жалко, — заметил я, — что потерялся дон Риего! Был бы он здесь, все споры тотчас кончились бы». В это время послышался голос: «Я здесь!» Мы обернулись — это нашелся дон Риего.
Однако, пока он пропадал, состояние его значительно ухудшилось: он держался рукой за бок, чуть прихрамывал и громко стонал. Можно было подумать, что бедняге осталось жить не более суток. Так что мул принадлежал ему по праву. Его посадили на Карбонару, а вещи достались Атаманше.
Поверх вещей, по обыкновению, и я бы даже сказал по праву, разместился человек, сдавший мулов внаем, так называемый арьеро. Карбонара и дон Риего возглавляли колонну; Атаманша с багажом и арьеро тянулись следом за Карбонарой, и, наконец, следом за Атаманшей, багажом и арьеро двигались мы. Шли мы пешком и с ружьями за плечами. Поинтересовавшись у арьеро, какое расстояние нам осталось проделать, мы услышали в ответ: два с половиной льё, самое большее — три.
Мы посмотрели на наши часы, с удовлетворением заметив, что они у нас еще есть, и, приняв в расчет разброс в показаниях, присущий этим миниатюрным приборам, когда они находятся в обществе себе подобных, установили, что теперь должно было быть от десяти часов до четверти одиннадцатого. Проходя умеренным шагом льё в час, мы должны были попасть в Аранхуэс к часу ночи.
Одно утешало нас: направляясь из Севильи в Мадрид, Жиро и Дебароль проделали именно этот путь и, следовательно, могли служить нам если и не проводниками — мы шли по большой дороге, — то чичероне. Двигались мы легко и весело, смеясь над пережитой опасностью, как это обычно и делаем мы, французы, едва опасность миновала или даже когда она еще длится.
Дон Риего тоже смеялся; с той минуты, как ему предоставили мула и, следовательно, он проникся уверенностью, что ему не придется идти пешком, он почувствовал себя намного лучше. Так мы прошли около двух часов, не заметив времени, проведенного в пути. Наконец Маке вытащил свои часы. Поскольку Маке был самый серьезный и самый пожилой из нас, всеми признавалось, по аналогии, что и часы у него самые точные. Итак, Маке вытащил свои часы. «Четверть первого, — заметил он, — мы, должно быть, приближаемся». — «Черт побери! — воскрикнул Дебароль. — Ясно, что приближаемся: мы прошли уже более трех французских льё!»
Этот ответ, в котором мы не уловили ни уклончивости, ни уверток, нас вполне удовлетворил, и мы снова пустились в путь, еще более веселые и бодрые, чем прежде. Однако еще через час Ашар остановился и сказал: «И все же, Дебароль, и все же?..» Все прекрасно поняли, что он имел в виду, и ожидали ответа нашего присяжного переводчика. «Когда перед вами появится длинная аллея деревьев, — произнес Дебароль, — знайте, что вы на подходе к Аранхуэсу». Этот ответ был встречен с меньшей благосклонностью, чем первый, ибо в нем чувствовались какое-то смущение и неуверенность.