Не могу точно сказать Вам, сколько времени заняло у нас преодоление этого восхитительного горного хребта, считавшегося некогда опасным из-за действовавших там разбойников. Знаю только, что мы очень проголодались, пока добрались до Ла-Каролины, маленького городка, созданного как колония Карлом III, где, как уверял наш «Путеводитель по Испании», нам предстояло обнаружить речь, нравы и строгую опрятность Германии, откуда Карл III привлек первых своих колонистов.
Однако мы обнаружили там всего лишь дома с такими низкими дверями, что, переступая порог одного из них, Маке чуть не лишился жизни. К несчастью, за этой роковой дверью нас ожидало только несколько чашечек шоколада, за которые нам пришлось заплатить в шесть раз дороже, чем они того стоили. После Ла-Каролины на нашем пути появился крупный город Байлен, печально знаменитый капитуляцией генерала Дюпона. Тогда 17 000 французов сдались 40 000 испанцев. Оставим историкам обсуждение этого постыдного события — первого удара, нанесенного чистоте наполеоновской славы.
Замечу, сударыня, что некая испанская газета, не помню, какая именно, во время пребывания французских принцев в Мадриде с отменным тактом открыла на своих полосах подписку пожертвований на памятник победителю при Байлене. А поскольку у этого победителя уже есть большая лента Почетного легиона, то, как видите, он одновременно будет осыпан почестями и испанцами, и французами.
Вечером, в лучах заходящего солнца, мы подъехали к Хаэну — древней столице одноименного королевства.
Приближаясь к нему, мы в первый раз увидели Гвадалквивир, Вади-аль-Кабир, то есть «Большую реку». Некогда мавры, изумленные видом такого огромного количества воды, приветствовали реку этим восклицанием, которое их наследники переделали в «Гвадалквивир».
Хаэн — это огромный холм, лысый, словно львиная шкура. Сжигающее его солнце придало ему темно-коричневый оттенок, на фоне которого вырисовываются причудливые зигзаги старинных мавританских стен. Африканский город, воздвигнутый на вершине холма, мало-помалу спустился до самой равнины. Улицы начинаются у первых горных отрогов и после Байленских ворот поднимаются вверх.
Мы поспешили в гостиницу, откуда нам предстояло уехать лишь в полночь. Мои друзья решили воспользоваться этой передышкой и взобраться на самый верх холма. Что касается меня, то я предпочел остаться в гостинице. У меня было более интересное занятие — я писал Вам письмо. Когда мои спутники вернулись, они были охвачены тем страстным воодушевлением, какое присуще людям, желающим непременно внушить другим сожаление по поводу того, что тем не удалось созерцать увиденное ими. Они видели освещенную последними лучами солнца дивную местность, которую мы только что пересекли, и освещенный факелами огромный собор, который своей массивностью и высотой, казалось соперничал со стоявшим за ним холмом. В сокровищнице собора (по крайней мере, сударыня, в этом уверяли наших друзей его каноники) хранится подлинный платок святой Вероники, на котором вместе с потом Христа, совершавшего свой крестный путь, запечатлелся его лик.
В полночь мы тронулись в путь. По-видимому, время суток, когда разбойники выходят на промысел, зависит от того, в какой части Испании они орудуют. Как Вы помните, в Ла-Манче они бдили от полуночи до трех утра; в Андалусии от полуночи до трех утра бандиты спят. Впрочем, нам было обещано, что свирепые грабители появятся между Гранадой и Кордовой. Невозможно было указать место, где это произойдет, со всей определенностью, но нам должны были его уточнить, когда мы будем к нему приближаться. Я поклялся всем, что никакие соображения не помешают нам проучить их. Итак, мы уехали в полночь, и никому, ни мосо в желтых штанах, ни резвой горничной, не пришлось нас будить, так как мы и не ложились спать. Майорал обещал доставить нас в Гранаду к семи часам утра.
На следующий день, едва открыв глаза, мы стали настойчиво добиваться обещанной Гранады; ее еще не было видно, но на горизонте вырисовывались живописные зубцы Сьерра-Невады, к которой Гранада примыкает. Снега, покрывавшие эти зубцы, были восхитительных розовых тонов.
Мы все дальше и дальше продвигались в лоно африканской растительности: с обеих сторон дороги росли гигантские алоэ и чудовищные кактусы. Вдали, то в одном, то в другом месте равнины неожиданно возникали пальмы с неподвижными плюмажами, напоминая детей другой земли, забытых здесь древними завоевателями Андалусии. Наконец, появилась Гранада.
В отличие от всех испанских городов, Гранада как бы высылает навстречу путешественникам несколько своих домов. На дороге к ней, в одном льё от города-царицы, вы встречаете, будто пажей и придворных дам, идущих впереди своей повелительницы, множество построек, которые, кажется, саму равнину принимают за сады; затем эти дома попадаются все чаще, стоят все теснее друг к другу, становятся плотной массой; вы подходите к городским стенам — и вот вы в Гранаде.
Услышав красивое название «Гранада», сударыня, Вы уже выстроили в своем воображении средневековый город, пол у готический, полумавританский: его минареты устремлены к небу, его двери с восточными стрельчатыми арками и окна в форме трилистника распахиваются на улицы, затененные парчовыми балдахинами. Увы, сударыня! Повздыхайте над этим милым миражом и удовлетворитесь простой действительностью, ибо простая действительность тоже достаточно хороша.
Гранада — город с довольно низкими домами, узкими и извилистыми улицами; окна домов, прямые и почти всегда без орнаментов, закрыты балконами с железными решетками сложного плетения; и порой это плетение таково, что в просветы решетки едва можно просунуть кулак. Именно под эти балконы приходят по вечерам вздыхать влюбленные гранадцы, а с высоты этих балконов прекрасные андалуски слушают серенады; да, да, сударыня, Вы не ошибаетесь, мы в центре Андалусии, родины Альмавивы и Розины, и здесь все то же, что было во времена Фигаро и Сюзанны.
Жиро и Дебароль взяли на себя ответственность за наше размещение. Ни тот ни другой уже и не мечтали вновь вернуться в Гранаду и потому радостными возгласами приветствовали каждый дом. Я начинаю думать, сударыня, что самое большее счастье — это не просто увидеть Гранаду, а увидеть ее снова. В итоге Жиро и Дебароль отвели нас к г-ну Пепино, своему прежнему хозяину. Это они так его прозвали. Не спрашивайте почему: не знаю. Он живет на Калле дель Силенсьо. С такими друзьями, как наши, эта улица Тишины весьма рискует сменить свое название.
Метр Пепино содержит una casa de pupilos[34] — что-то напоминающее определенного рода гостиницы вблизи Сорбонны, в которых нашим студентам дают стол и кров. Не знаю еще, что представляют собой pupilos[35] нашего хозяина. Если однажды я это узнаю, сударыня, то буду иметь честь поделиться с Вами полученными сведениями. Войдя в дом, мы поинтересовались ваннами. Метр Пепино смотрел на нас с изумлением и повторял «Banos! Banosi»[36]тоном человека, совершенно не понимающего того, что ему говорят. Дальше в своей бестактности мы не пошли.
И мы приступили к вселению, раз ни к чему другому приступить было невозможно. Метр Пепино переселил трех или четырех пансионеров, и нам предоставили их cuartos[37]. Благодаря этим передвижениям в моем полном распоряжении оказалась милая небольшая комнатка, где я сейчас сижу и пишу Вам. Наши друзья, насколько мне известно, устроены примерно также. Надо Вам сказать, сударыня, что наш приезд в Гранаду не был неожиданностью для ее жителей. Думаю, что их предупредил письмом г-н Монье. В итоге через час после моего прибытия ко мне явилась депутация сотрудников газеты «Е1 Capricho»[38], застав меня за письмом к Вам; они мне принесли очаровательные стихи, напечатанные золотыми буквами на цветной бумаге. Я взял обычный лист белой бумаги, поскольку другой у меня не было, и написал в ответ на их любезность десятистишие — в Ваших глазах оно может иметь хотя бы то достоинство, что было написано без подготовки.
ГОСПОДАМ СОТРУДНИКАМ ГАЗЕТЫ «КАПРИЗ»
Из меда и любви Гранаду создал Бог.
Так почему Господь столь щедр к сестре Кастилий, Рассыпав свет и блеск под черные мантильи,
Тем самым обеднив небесный свой чертог?!