На этой дороге мы обнаружили, помимо прочего, небольшой дом, именуемый Кармен де лос Сьете Суэлос. В Испании все знатное или выглядит таковым — и люди, и дома. Кармен де лос Сьете Суэлос — одно из самых очаровательных звеньев в бесконечной цепи чудес, ведущих к Альгамбре. И в то же время Кармен де лос Сьете Суэлос со своим благозвучным именем — всего лишь трактир, сударыня! Увы, да! Обычный трактир; но я испытываю к нему чувство такой благодарности, что не могу не рассказать об этом Вам: зная, сколь Вы артистичны по натуре, я рисковал бы, утаив от Вас его описание.
Представьте себе, что, выйдя из ворот Гранады, то есть отшагав минут десять под раскаленным докрасна, словно лист железа, небом и огненным солнцем, Вы видите вдруг, как перед Вами встает, будто по волшебству, широкая, тенистая, уходящая вдаль аллея. Растущие по обе ее стороны деревья смыкаются над головами прохожих, сплетая свои ветви, как друзья, протягивающие друг другу руки.
Нет больше обжигающего солнца, и только языки света, рассеянного листвой, мягко озаряют дорогу, ничуть не лишая ее прохлады, и окрашивают предметы и людей в те теплые и живые тона, какие я не видел до сих пор нигде, кроме Испании.
Повсюду в этой аллее цветы, чей запах может свести с ума самого благоразумного человека, и птицы, чье пение способно внушить веру безбожнику. Длина аллеи — пятьсот-шестьсот шагов. В конце ее снова вспыхивает со всей своей яростной силой солнце, заливая светом небольшой белый дом, перед которым течет ручей; вдоль стены дома тянется увитый виноградными лозами навес, в тени которого почти всегда пять или шесть гранадцев, ленивых, хвала Господу, как их мать Гранада, впитывают тепло, ароматы и пение, возвращая взамен природе, подарившей им этот вечный праздник, вечный дым своих сигарилл. В Испании, как во Франции, и даже сильнее, чем во Франции, сударыня, дым сигар — это пар из перегонного куба по имени «человек», где все природные вещества перерабатываются и видоизменяются.
Если Вы проследуете до конца этой аллеи, сударыня, то придете в Хенералифе; если Вы остановитесь около трактира Кармен де л ос Сьете Суэлос, а затем, бросив взгляд на этот сияющий дом, сразу свернете налево и все время будете подниматься вверх, то придете в Альгамбру. Мы направлялись вначале в Хенералифе, но, подойдя к углу, где сходились две аллеи, услышали звуки, доносившиеся из только что упомянутого мною трактира; кто-то весело распевал под аккомпанемент кастаньет, светило солнце, и мы неожиданно для себя остановились, чтобы посмотреть на этот дом, сияющий белизной, на фоне которой изящной тенью колыхались подвижные силуэты листьев, покачиваемых горным ветерком. Особенно странный вид придавала дому длинная связка красного перца, висевшая возле одного из окон и делавшая его похожим на фантазию Декана. В сад поднимаешься по трем ступенькам и сразу оказываешься под зеленым навесом; листву его питает одна-единственная лоза, которая взбирается вверх, извиваясь вокруг ствола смоковницы, словно змея, обвивающая его своими кольцами, а затем прихотливо стелется по деревянной решетке, сделанной по заказу хозяина дома для того, чтобы веселиться под ней в любое время. Под навесом стояло несколько столов, напоминающих те, что можно увидеть в Монморанси и Сен-Клу: другими словами, они были составлены из четырех тонких корявых стволов, вбитых в землю, и двух досок, прибитых к ним гвоздями и покрытых чересчур короткой скатертью.
За одним из этих столов, с которого, вероятно из осторожности, сочли необходимым снять скатерть, сидели за вином два цыгана, два настоящих цыгана, сударыня, ручаюсь Вам; остальные же три или четыре стола, объединенные в один, являли собой одно из самых приятных зрелищ, которые когда-либо мог увидеть и оценить человек с разыгравшимся аппетитом.
Там стояло столько приборов, сколько было нас; тарелки с изображениями захвата Арколе, смерти Виргинии и любовной страсти юной Адели были по кругу, словно звезды, расставлены на столе, образуя заманчивый зодиак; вино, похожее на расплавленный топаз, сверкало в прозрачных графинах, и, наконец, закуски и маринады, один вид которых превращал аппетит в свирепый голод, сверкали в зыбких лучах солнца, пробивавшихся сквозь листву винограда. Все взгляды устремились на Кутюрье. Он признался, что это был сюрприз, приготовленный им для нас. Поскольку мы уже признавались Вам в нашем гурманстве, сударыня, Вы можете сами судить, какими благодарными улыбками заплатили мы ему за подобное внимание.
В самом деле, будучи человеком рассудительным, Ку-тюр&е подумал, что осмотр Хенералифе и Альгамбры займет у нас часть дня, и, зная, что там уже нет их щедрых хозяев, которые могли бы оказать нам свое гостеприимство, не захотел водить нас голодными по восхитительным садам и волшебным дворцам, поскольку из-за испытываемого нами чувства голода — настолько слаб несчастный смертный, как говорил господин аббат Делиль, — они могли лишиться в наших глазах всякой ценности. Деба-роль был вне себя от радости — его дорогая Испания предстала, наконец, перед нами во всем блеске. Александр, чей желудок всегда откликается эхом на сильные эмоции, сел за стол; Жиро и Буланже молча схватились за карандаши, которые они вытащили, едва увидев этот прелестный трактир; Маке объявил нам, что уже одиннадцать часов; а я засучил рукава и, как всегда недоверчивый, отправился на кухню взглянуть, что нам подадут на этих расписных тарелках.
Так вот, сударыня, я был поражен представшей передо мной трогательной картиной, напоминавшей, за исключением некоторых подробностей, времена древних патриархов. В зале, предшествующей кухне и наполненной ароматом жарящихся отбивных котлет, хозяин дома степенно танцевал со своей служанкой, такой же степенной, как и он, народный фанданго, то есть самый простой и самый пристойный вариант этого танца; под сводами зала всюду виднелись великолепные гранаты, подвешенные на бечевках к потолку и предназначенные для того, чтобы их употребили зимой, если только можно говорить о том, что зима когда-нибудь приходит в Гранаду Огромный камин, в котором на огне варился пучеро, служил украшением этого зала и символом гостеприимства; возле огня сидела хозяйка дома и, укачивая спавшего на ее груди маленького андалусского ангелочка, с улыбкой на устах смотрела, как ее муж танцует со служанкой. Ритмичное щелканье кастаньет сопровождало эту сцену, а солнечные лучи, дерзко врываясь в дверной проем, пронизывали светом танцующую пару и, проникая вглубь, заставляли мигать великолепную белую кошку, предававшуюся безмятежному сну.
Как Вы понимаете, при моем появлении танец прервался, но по моему жесту, присоединить к которому подходящее восклицание не позволило мне незнание испанского языка, он тотчас возобновился. Мои друзья, предупрежденные мною кивком, приблизились, в свою очередь, и замерли на какое-то время, подобно мне, созерцая эту семейную сцену, настолько обычную в этих краях, что нужно быть иностранцем, чтобы проявить к ней внимание.
Наконец, смутившись, служанка первая, смеясь и одновременно заливаясь краской, прервала танец, а ее хозяин, оставшись один, поприветствовал нас, снимая кастаньеты и удивляясь, что мы, по-видимому, получаем удовольствие от того, что ему представлялось естественным занятием всякого разумного существа.
Кутюрье смотрел на нас, бормоча нечто вроде «Ну?», означавшее: «Вы не ожидали такого, да?»; потом, поскольку служанка воспользовалась перерывом в танце, чтобы принести отбивные, он повел нас к столу, произнеся «Пойдемте!» не менее выразительно, чем «Ну?».
До чего же дивный был завтрак в Кармен де лос Сьете Суэлос! Не говоря уж о солнце, запросто расположившемся за нашим столом, и о легком ветерке, овевавшем солнце! Сидевшие рядом с нами цыгане, получив бутылку того же самого золотистого вина, что заполняло наши графины, составили о нас чрезвычайно высокое мнение и в благодарность за этот дар сопровождали всю нашу трапезу песней — мелодичной и монотонной, как журчание ручейка, бежавшего в четырех шагах от нас.
Кутюрье — а на нем, в его положении почти что местного жителя, лежала обязанность придумывать развлечения для иностранцев, экскурсоводом которых он вызвался стать, — Кутюрье поинтересовался, не хотим ли мы по возвращении из Хенералифе и Альгамбры посмотреть танец цыган. Как Вы понимаете, сударыня, предложение было встречено дружным «ура». После этого Кутюрье подошел к цыганам, которые тотчас перестали петь и перебирать струны гитар и начали слушать то, что им говорил наш чичероне.