Переступив порог низкой двери, которую я имел честь коротко Вам описать, мы увидели вначале лишь массу нежной листвы и рассеянный повсюду мягкий свет: ни куска неба, ни клочка земли, словно перед нами была фантастическая картина, обрамленная аркой этой черной двери. Вглядевшись внимательнее, мы поняли, что этот тенистый свод образован из тисов, которым обрезка придала форму арок и беседок; под ним находится прямоугольная площадка длиной примерно в сорок шагов и шириной в двадцать пять. По всей длине ее пересекает ручей, обложенный кирпичом; в ширину он имеет три фута и неудержимо несется по твердому и глубокому ложу.
На берегу этого ручья, сударыня, Вы можете сесть и забыть обо всем на свете; до Вас будут доноситься только журчание воды и пение славок, укрывшихся в листве тисов; еще Вы услышите, как пробегающая ящерица царапает залитые солнцем стены, которые из глубокой тени, где Вы будете находиться, покажутся Вам огненным поясом; больше ничего — ни земли, ни людей; и только когда Ваши зрачки, расширившиеся в темноте, смогут различить самые незаметные драгоценности из тех, что запрятаны в этом ларце, только когда Ваше отдохнувшее ухо сможет уловить малейшее дуновение воздуха — только тогда Вы увидите шпалеры лимонных и апельсиновых деревьев и заросли жасмина, благоуханным поясом окутавшего эти сады, повелительницей которых Вы можете себя вообразить. Вы услышите тогда незнакомые звуки — шорох ветвей высоких кипарисов, и он покажется Вам любовным вздохом прежних хозяев этих дворцов.
В Хенералифе, сударыня, чудесны не залы, не бани, не коридоры — все это мы увидим в Альгамбре более красивым и лучше сохранившимся, — а сады, воды, пейзажи. Оставайтесь же там посреди этих садов как можно дольше, упивайтесь их ароматами: нигде ничего подобного Вы не найдете, ведь нет на свете такого места, где бы на столь крошечном пространстве было столько апельсиновых деревьев, роз и жасмина; впитывайте мягкую свежесть, исходящую от воды, ведь нигде не протекает столько ручьев, не звенит столько водопадов, не бурлит столько потоков; и, наконец, посмотрите сквозь все проемы в стенах — и Вы поймете, что каждое из них — это окно, открытое в рай.
Но особенно очарует Вас витающий в воздухе аромат Аравии. Если отвести взгляд от нанесенных на эти красивые стены слоев гипса, которые некогда были покрыты резьбой, словно вееры из слоновой кости, и от которых, при том что они заполняют все щели, не осталось ничего, кроме какой-то лапши, свисающей по стенам; если не обращать внимание на беспорядок, который радостная природа, обретя, наконец, свободу после стольких лет заточения, устроила в садах, — Вы можете представить себе, что мавры находятся здесь, в сотне шагов от Вас, и будьте в любую минуту готовы увидеть прекрасную султаншу Зо-раиду, выходящую через одну из таинственных дверей дворца Боабдила в сад, чтобы сесть в тени громадного кипариса, который носит ее имя. Вот почему, сударыня, если даже сегодня потомок тех мавров, что некогда владели всеми этими чудесами и утратили их, грустит, то, где бы он ни находился, здесь ли, по другую ли сторону моря, у берегов озера Бизерта или у подножия Атласских гор, — о нем говорят, усмехаясь: «Он думает о Гранаде».
Мы провели в Хенералифе два часа, хотя готовы были остаться там на всю жизнь, забыв даже о том, что нам предстоит идти в Альгамбру, — настолько умиротворенными и отдохнувшими мы себя ощущали. Все мы были заняты лишь тем, что вдыхали воздух, наполненный незнакомыми ароматами, и, к нашему общему стыду, один лишь Маке, сударыня, нашел в себе силы записать в свой альбом прелестные стихи, которые я Вам посылаю:
Хенералифе спит. Его узорных врат
Сейчас ты гостем стал, пройдя дорогой длинной.
Здесь блеском усыпит немолкнущий каскад,
И сладко опьянит куст белого жасмина.
Дарит рубинами граната спелый плод
Здесь, где сбываются заветные мечтанья.
К твоим устам цветок по-детски нежно льнет.
Что шепчут запахи и листьев лепетанье?
Журча, блестит в ручьях прозрачная вода,
И поцелуи роз касаются коленей.
Лазурь небес манит остаться навсегда
В соборе тисовом, прохладном царстве тени.
Но берегись, душа: коварна красота!
Знай, кипарисы здесь колдуют, словно маги.
Здесь солнце южное огнем поит уста,
И вовлекает в грех невинный лепет влаги.
Ты всех забудешь здесь, впивая песнь сирен.
Отдаться власти чар ужель всего дороже?
Прими совет ума: опасен сладкий плен;
Забытые тобой тебя забудут тоже![40]
Даже наши художники отложили работу на другой день, и мы покинули Хенералифе, направляясь в Альгамбру. Возвращались мы той же дорогой, что и пришли. И по правде говоря, сударыня, нам казалось, что, для того чтобы удержать нас в этих новых садах Армиды, цветы поднимались из земли более яркими и благоуханными, чем прежде, а кисти винограда, апельсины и гранаты образовывали над нами свод, до которого можно было дотянуться рукой. О сударыня! Поскольку Вы свободно распоряжаетесь своим временем, средствами и своим сердцем, не ездите сюда, ибо тогда нам не удастся увидеться с Вами больше там, куда мы сами вынуждены будем возвратиться!
Прощайте, сударыня, а вернее, до свидания! Если бы я не боялся, что Вы сочтете меня сумасшедшим, я бы сорвал первый попавшийся из этих цветов и отправил бы его
Вам; возможно, лучше, чем я, он поведал бы Вам об этом земном рае, в котором он родился и который, к несчастью, я посетил только мимоходом.
XIX
Гранада, 27 октября 1846 года.
Проходя мимо дверей Кармен де лос Сьете Суэлос, мы осведомились о наших цыганах и узнали, что они ищут друг друга, но отец семейства твердо надеется собрать всех к условленному часу. Итак, наш день обещал быть заполненным. Дорога, по которой мы шли в Альгамбру, проходила по отлогому спуску и была превосходной.
В конце ее стоят ворота со стрельчатой аркой в форме сердца; их возвел Юсуф Абуль Хаджадж, правивший примерно в 1348 году после Рождества Христова. Два изображенных на ней символа привлекают внимание верующих и любопытство чужестранцев. На внешней стороне арки выгравирована рука с вытянутыми, но не разведенными пальцами, на внутренней стороне — ключ. Подобная рука, изображаемая у арабов повсюду, призвана заклинать от дурного глаза. Ключ служит напоминанием стиха Корана, начинающегося словами: «Отверзающий…» Такие два истолкования оказались то ли слишком просты, то ли слишком глубоки для народа, и он дал этим символам другое объяснение: «Когда рука возьмет ключ, Гранада будет захвачена».
Рука не дотянулась до ключа, но, тем не менее, к моему величайшему сожалению, мавры были изгнаны из Гранады; поэтому мы, сударыня, если у Вас нет возражений, будем придерживаться первого объяснения символов. Под этими вбротами стоит алтарь, посвященный Богоматери. Именно перед этим алтарем отслужили первую мессу после того, как король Фердинанд одержал свою победу, и как раз в это время король Боабдил тяжко вздыхал на вершине горы, получившей название «Вздох мавра». Именно по поводу этих вздохов и слез мать Боабдила сказала: «Коль скоро ты не смог защитить Гранаду как мужчина, оплакивай ее как женщина!»
Когда проходишь через эти ворота, оказываешься в стенах Альгамбры, и первое, что бросается в глаза, вовсе не мавританский замок — мавры, сударыня, прячут своих женщин и свои сокровища, — а ужасный дворец, построенный Карлом V; возможно, я произнес сейчас страшное кощунство, и архитекторы (борцы за чистоту своего дела, разумеется) препочитают творения, воздвигнутые победителем при Павии, шедеврам, созданным победителями при Гвадалете. Однако, Вы согласитесь со мной, сударыня, что Карл V, со скукой видевший, как над его государством никогда не заходит солнце, вполне мог бы выбрать в этой части света, которой он владел, совсем другое место для нового дворца и не притязать на то, где мавры построили свой. Тогда не было бы необходимости разрушать половину Альгамбры, что принесло несчастье если и не ему, то, по крайней мере, его дворцу, который никогда не был достроен и, дай Бог, никогда не будет.