Когда едешь по гладкой железной дороге, когда спускается темная ночь и на ночном небе нет ни луны, ни звезд, а впереди еще пять ночей в дилижансе, самое разумное, что можно делать, — это спать. Мы так и поступили. Внезапно нас пробудило отсутствие всякого движения. Если поезд, следующий по железнодорожным рельсам, останавливается, возможны лишь два предположения: либо он прибыл на станцию, либо с ним что-то случилось. Мы высунули свои четыре головы в обе дверцы: станции не было ни справа, ни слева. Оставалось сделать вывод, что произошла авария, но авария, скорее всего, безобидная, так как не слышалось криков и не ощущалась суета, однако слышалось, как открываются дверцы и в темноте можно было различить толпу двигавшихся теней. Однако это были не тени пассажиров, что было бы вполне естественно в Ле-Валь-Флёри или Фампу, а сами пассажиры: воспользовавшись этим происшествием, они прогуливались по обе стороны рельсов, чтобы размять ноги.
Мы в свою очередь спустились вниз, желая выяснить, где находится наш поезд и чем вызвана эта непредусмотренная расписанием задержка. Оказалось, что мы проехали чуть дальше Божанси, а остановились потому, что в котле Паровоза образовалась течь, вода загасила пламя, и от такой водянки паровоз расстался с жизнью. Приходилось ждать локомотива, который нам непременно должны были прислать из Блуа, увидев, что мы туда не прибыли.
Ожидание длилось почти два часа. Наконец, появилась красноватая точка, которая приближалась, пылая как глаз циклопа, и увеличивалась в размерах по мере приближения. Вскоре мы услышали тяжелое дыхание чудовища и увидели огненные следы, оставляемые им на своем пути; он пронесся мимо нас, стремительный и рыкающий, словно лев из Священного Писания, затем остановился и, покорный и послушный, вернулся, давая накинуть на себя железную узду. Все снова сели на свои места, к хвосту нашего поезда прицепили умерший паровоз, и мы вновь пустились в дорогу. В шесть часов утра поезд прибыл в Тур.
В три часа дня мы проезжали Шательро. Да хранит Вас Господь^ сударыня, от посещения этого города, если только Вы не питаете страсти к ножичкам; если же, напротив, такая страсть Вам присуща, то за несколько минут Вы можете составить тут самую полную на свете коллекцию ножей. К несчастью для нас, остановка в Шательро длилась почти четверть часа. Оказавшись блокированными в нашем дилижансе целой толпой женщин, среди которых самой юной было лет семь, а самой пожилой около восьмидесяти и которые на все лады расхваливали нам свой товар, мы, надеясь пробиться к воротам города, позвали кондуктора, чтобы он помог нам выбраться наружу. Но — то ли наш план был плохо продуман, то ли этот смелый замысел был на самом деле невыполним, — едва мы ступили на землю, как нас рассеяли, стали преследовать, окружили и одолели! Так что после более или менее героической обороны мы были вынуждены сдаться на милость победителя. Нам не удалось двинуться всем вместе к выходу из города, как было задумано: вместо этого дилижанс подбирал нас тут и там поодиночке, как спасательная лодка подбирает в море терпящих кораблекрушение; и, к стыду своему, каждый из нас стал обладателем какого-нибудь приобретения — у одного была пара бритв, у другого садовый ножик, кто-то вернулся с ножницами, кто-то со скальпелем.
Особенно отличился Александр, купивший гигантских размеров кинжал с перламутровой ручкой и. медной отделкой, выдаваемой за серебряную. У него просили за это изделие луидор; желая пресечь приставания, он предложил вместо этого пять франков, и ему отдали кинжал. Запомните эту подробность, сударыня, и, если Вам когда-нибудь доведется проезжать через Шательро, эти сведения будут небесполезны для Вас. Мы же полагаем, что либо обитатели Шательро наделены необычайной предрасположенностью к торговле, либо это само Провидение, приняв облик ножовщицы, послало нам за ничтожную плату это оружие, несомненно призванное творить чудеса вроде тех, какими прославились Жуаёз, Бализарда и Дюрандаль.
Затрудняюсь, сударыня, выделить что-нибудь особенное из того, что мы видели по пути из Шательро в Ангулем. Могу лишь сказать, что была ночь, когда мы по крутому подъему въезжали в этот последний город, который, благодаря своему расположению во внутренней части страны, был выбран, в отличие от Бреста, Шербура и Марселя, для размещения в нем морской школы. Возможно, капитан «Саламандры» окончил именно Ангулемскую школу
В который час мы прибыли в Бордо, я толком не знаю. Знаю лишь, что два часа мы потеряли в Божанси, еще два — пытаясь наверстать упущенное время, что составило в общей сложности четырехчасовое опоздание, так что в итоге, когда мы подъезжали к одним воротам Бордо, из других его ворот выезжал последний экипаж, направлявшийся в Байонну. Это означало уже опоздание на сутки, так как следующая карета отправлялась только через день. Дело происходило 5 октября, свадьба принца была назначена на 10-е, до границы оставалось еще пятьдесят льё, и, если мы собирались приехать вовремя, нельзя было терять ни минуты.
Мне пришлось купить за 1 300 франков дорожную карету, стоившую не более 500, в противоположность Александру, который купил за пять франков кинжал, стоивший двадцать четыре. Правда, каретный мастер объяснил мне, что я делаю прекрасное приобретение, так как французские кареты очень ценятся в Испании и я, несомненно, смогу продать ее в Мадриде за трехкратную цену по сравнению с той, какую она мне стоила. Однако я не слишком верю — но не тому, что мне говорят господа каретники, избави Бог! — а в свои собственные таланты по части коммерции. Раздумывать, тем не менее, не приходилось — езда на почтовых была для меня единственным средством добраться за сутки из Бордо в Байонну, а если бы я на третий день утром оказался в Байонне, то у меня еще был бы шанс получить место в мальпосте, уходящем в Мадрид. Я приказал запрягать, и мы отправились в дорогу.
Было уже четыре часа дня, и у меня оставалось не больше часа светлого времени, чтобы наблюдать за сменой пейзажа. Меня уверяли, что Испания начинается сразу на выезде из Бордо, и в самом деле, мы видели, как солнце опускается за обширной равниной, весьма напоминающей равнины Ла-Манчи, которые описывает Сервантес в своей комической «Илиаде», доныне не имеющей себе равных, как и та, другая «Илиада», и называющейся «Дон Кихот». А утром, проснувшись в Рокфоре, мы оказались в совершенно новом краю. Если бы Ланды находились не во Франции, а в двух тысячах льё от нее, то мы располагали бы уже полусотней описаний этой местности, и она была бы известна, как пампасы, как долина Нила или берега Босфора. К несчастью, Ланды расположены между Бордо и Мон-де-Марсаном, поэтому мимо них то и дело проезжают, но никогда их не посещают.
На восходе солнца Ланды представляют собой необыкновенное зрелище. По обе стороны от нас простиралась бескрайняя равнина, усеянная пятнами рыжеватого вереска и напоминающая этим шкуру гигантского тигра; горизонт на востоке, пылавший огнем, уже струил слабый свет, а на западе, напротив, мрак вступил в свою последнюю битву и медленно отступал, волоча за собой темные складки своего покрывала, еще усеянного кое-где звездами. Впереди, то есть на юге, взгляд упирался в незыблемую стену остроконечных зубцов — это на лазурном испанском небе вырисовывались серебристые вершины Пиренейских гор.
Все это — песчаная равнина, рыжеватый вереск, темные и пылающие горизонты — все это пробуждалось к жизни, столь же юной и столь же жаждущей бытия, как в первый день творения. Жаворонки с пением отвесно взмывали в небо. Подгоняемые пастухами на длинных ходулях, брели стада овец, поднимая бесчисленные стаи красных куропаток, которые в испуге взлетали с шумом, а затем опускались шагах в пятистах от того места, где они поднимались в воздух. И, наконец, невидимый, надежно затаившийся в траве перепел испускал пронзительные и ясные звуки, которым металлический скрежет цикад словно создавал непрерывное басовое сопровождение.
На почтовой станции в Рокфоре мы заметили, что изменения произошли и в характере упряжки. Вместо норовистых белых лошадей из Перша и тяжелых нормандских лошадей, скрещенных с датскими, появились маленькие тощие лошадки с развевающимися хвостом и гривой, дожигавшие в упряжке, для которой они никак не были приспособлены, остатки арабской крови, которую их предки влили им в жилы, когда мавры, спустившись с Пиренеев, прошли через Гиень, чтобы завоевать Францию, как они завоевали Испанию. Такая замена дала нам возможность выиграть по десять минут на каждом льё. Что ни говори, порода всегда чувствуется, как бы мало от нее ни оставалось.