Никогда, сударыня, я не видел ничего красивее, чем выезд из Мон-де-Марсана. Думаю, что именно здесь находятся последние большие деревья Франции. Попрощайтесь с ними, если Вам когда-нибудь придется проехать в их тени, так как ни в Испании, ни в Алжире подобных Вы не найдете. Стоя с обеих сторон дороги, гладкой, как бильярдный стол, они смыкают свои верхушки, образуя дивный зеленый свод; справа и слева от дороги тянутся огромные сосновые рощи; в них каждый ствол, словно деревья в заколдованном лесу Тассо, имеет ножевую зарубку, из которой вместо потоков крови льется серебристая струйка смолы; но ведь, как Вы знаете, смола — это как раз и есть кровь сосны, и раненое дерево, как человек, нередко умирает от слишком большой потери ее.
Помимо высоких деревьев Мон-де-Марсана, советую обратить внимание на мост Сент-Андре-де-Кюбзак. Поприветствуйте также Дордонь, достигающую в этом месте ширины почти в восьмую часть льё. Вы увидите еще много рек, в русле которых будут камни, песок, мастиковые деревья, мирты и даже олеандры, но Вы больше не увидите ни одной реки с водой. Что касается мостов, то их Вы увидите в избытке, но, если у Вас нет желания свалиться вместе с ними в воду, Вам придется обойти их стороной.
Мы прибыли в Байонну в полдень. То, каким превосходным образом мы доехали сюда из Бордо, еще в большей степени, чем золотые посулы каретного мастера, подвигли нас к решению продолжать путь на почтовых. Едва мы добрались до гостиницы, я помчался к нашему консулу в Байонне, г-ну Леруа, умолять его, чтобы он как можно скорее отметил наши паспорта и всеми возможными средствами поспособствовал нашему отъезду без всякой задержки. Я встретился с милейшим человеком, готовым оказать нам любые услуги, но сообщившим мне о двух обстоятельствах, которые полностью перечеркнули весь наш прекрасный план: во-первых, все французские экипажи за въезд в Испанию обязаны платить 1 800 франков; во-вторых, из-за свадьбы принца нам не удастся найти почтовых лошадей.
Итак, о выбранном нами способе передвижения помышлять больше не приходилось, и я побежал к мальпосту. Оставалось четыре места внутри — впрочем, там и есть всего четыре места. Я их закрепил за собой, заплатил за них и вернулся в гостиницу к своим друзьям сообщить им о новом повороте событий. Сложность заключалась в том, что надо было поместить наш багаж в карету, которая предназначена исключительно для перевозки писем и для которой даже люди сами по себе дают значительное прибавление в весе. У нас же одни только ружья и охотничьи ножи составляли багаж тяжелее, чем это разрешается во Франции каждому пассажиру. К счастью, испанские почтовые служащие более сговорчивы, чем французские, и после десятиминутного обсуждения, сопровождавшегося оживленной и выразительной жестикуляцией, все было улажено к общему удовольствию.
Итак, три причины заставляют меня попрощаться с Вами, сударыня! Во-первых, письмо мое слишком длинное, во-вторых, корреспонденцию вот-вот должны забрать для отправки, а в-третьих, я слышу призывные крики курьера, объявляющего наш отъезд. Буду иметь честь продолжить беседу с Вами на первой же остановке. Но, вероятно, это произойдет не раньше чем в Мадриде.
III
Мадрид, 5 октября, вечер.
Уф! Наконец-то мы расположились в столице всей Испании! Как Вы убедитесь сейчас, сударыня, это оказалось совсем нелегким делом.
После того как мы выехали из Байонны, Франция сопровождала нас еще два почтовых перегона, и на этих двух перегонах возницы еще были французами, то есть обладали гражданскими правами, связанными с этим званием, но не более того, ибо в отношении языка и одежды, не говоря уж обо всем остальном, баска и даже гасконца никак не приходится считать соотечественником эльзасца. Время от времени справа от дороги мы слышали величественный рев, который был не чем иным, как дыханием океана, а затем, спустя несколько минут, словно предупрежденные этим шумом, внезапно увидели в лунном свете какую-то бухту — то ли Фонтараби, то ли Сан-Себастьяна; ее темные, как бездонная пропасть, воды, окаймленные белеющими, словно серебристая бахрома, завитками пены, набегали на берег, разбиваясь о него.
Как Вам известно, сударыня, старая испанская граница проходит по Бидасоа. Одна половина моста на этой реке принадлежит Франции, другая — Испании. Даже не будучи Колоссом Родосским, можно встать посреди этого моста, расставив ноги, и тогда одна из них будет в Испании, а другая — во Франции, не считая того, что при этом под тобой окажется знаменитый Фазаний остров, на котором Мазарини устраивал свои встречи с доном Луисом де Аро и на котором было принято решение о браке Людовика XIV с инфантой Марией Терезой. Перейдя мост, ты прощаешься с Францией; теперь ты в Испании, и это очень быстро становится заметно, стоит только столкнуться с таможней в Ируне.
Вы, наверное, ждете, что, подобно всем моим колле-гам-путешественикам, я начну ругать таможню Гипускоа; Вы ошибаетесь, сударыня, это было бы верхом неблагодарности, поскольку именно в Ируне началась череда триумфов, которых я удостоился на протяжении всего остального путешествия. Все мы пришли в таможню с нашими дорожными сундуками, опасаясь за свой багаж, так как нас предупредили, что в Испанию ничего нельзя ввозить, за исключением грязного белья и поношенной одежды. Что касается оружия, то об этом нельзя было даже мечтать — в каждом путешественнике, имеющем трость со шпагой, здесь видят карлиста, республиканца или эспартериста.
Только у меня одного было три сундука, набитых новой одеждой и чистым бельем, и шесть ящиков с карабинами, ружьями, пистолетами и охотничьими ножами всех видов. Это грозное вооружение дополнялось ящиком патронов, предназначенных для ружей Лефошё, которые составляли ровно половину нашего арсенала. Так что нас вполне могли заподозрить в том, что мы решили не только раздуть пожар мятежа в Испании, но и взорвать ее.
Каково же было мое изумление, сударыня, когда, прочитав мое имя, обозначенное на моих сундуках и ящиках медными буквами, начальник таможни подошел ко мне и поприветствовал меня на великолепном французском языке, после чего на испанском, понравившемся мне еще больше, приказал своим служащим отнестись с почтением ко всем моим вещам, включая спальные принадлежности. В отличие от магического имени из «Тысячи и одной ночи», перед которым открывались все двери, мое имя помешало открыть мои сундуки. Мне определенно понравилась эта страна плаща и шпаги, породившая Лопе де Вега, Мигеля Сервантеса и Веласкеса. Однако должен предупредить, что если бы Веласкес, Лопе де Вега или Мигель Сервантес отправились во Францию, то они напрасно называли бы свои имена: их все равно обыскали бы с головы до ног.
Однако начальник таможни посоветовал мне держать в стороне ящик с патронами: он опасался, как бы какой-нибудь неосторожный или забывчивый кондуктор не взобрался с фонарем в руках на империал и не последовал на пылающей колеснице за первым изобретателем пороха. Этот совет мне показался более чем разумным. Я вручил коробку с патронами Полю под его ответственность и предупредил его, что, в зависимости от проявленной им заботы, я смогу по приезде в Мадрид установить, оклеветал ли его Шеве или написал его портрет с натуры. Спешу сообщить Вам, сударыня, что с сегодняшнего утра, то есть со времени приезда в Мадрид, мы заняты безуспешными поисками коробки с патронами и склоняемся к мысли, что она пропала безвозвратно. Так что Шеве не более чем злословил.
Само собой разумеется, что, наверстывая упущенное, всех прочих путешественников обыскали без всякой жалости. Им выворачивали карманы, а в их сундуках отрывали подкладку. Вся эта небольшая экзекуция длилась два часа, в течение которых мои спутники барахтались в руках таможенников, тогда как я попыхивал сигаретой в компании их начальника.
Мы продолжили путь через Эрнани и Андоаин и на рассвете добрались до Толосы. Ничто не возбуждает аппетита так, как утренний воздух и езда в мальпосте. Поэтому мы с искренней радостью сошли в Толосе, где, по словам кондуктора, можно было позавтракать.
Вам знакомы, сударыня, наши французские трактиры; Вы знаете, как в назначенный час, одинаково желанный и для трактирщиков и для путешественников, эти две породы людей, созданные для взаимопонимания, с трогательной сердечностью бросаются навстречу друг другу. Вы знаете, с каким роскошным изобилием выставляют там на стол кушанья, взимая за них по два с половиной или три франка с человека, и как неприятно звучит для еще только наполовину насытившихся желудков привычный призыв: «В карету, господа! В карету!» И поскольку нам это тоже известно, мы ожидали увидеть нечто подобное и в Толосе — этом городе серенад, если верить Вашему другу Альфреду де Мюссе. Итак, мы высаживаемся, вернее, выскакиваем из кареты, крича: «Где тут завтракают?!»