Но крик так и не раздался. С видимым усилием девушка отодвинулась от края истерики.
А когда она наконец закрыла рот, ее лицо постарело на десять лет.
- Да, все кончено, - тихо сказал Ороско. - Но все вышло не очень хорошо. Ты там одна?”
Кэндис с трудом сглотнула.
- Нет, - пробормотала она. Двигаясь как лунатик, она отодвинула крышку люка и выбралась наружу.
- Все в порядке, - тихо сказала она в шахту. “Теперь ты можешь подняться.”
Минутой позже все они так и сделали. Восемь из них, в возрасте от семнадцати лет Кэндис до пятнадцати лет Роба, вплоть до семи лет Оливии.
Ороско смотрел, как они вылезли молча выстроились рядом с Кэндис, чувствуя, как у него сжимается сердце. Восемь детей, потерявшихся в доме, полном их мертвых родителей и друзей.
Восемь детей, ищущих помощи у Ороско.
- Ладно, так оно и есть, - сказал он, когда последний из них вышел и Роб снова наполовину закрыл отверстие крышкой. - Нас осталось всего девять человек. Все остальные мертвы.”
Он внимательно следил за их лицами, ожидая взрыва недоверия, отрицания или истерики. Но все они только смотрели на него своими заплаканными лицами.
У них уже были свои личные схватки с отрицанием и страхом. И, как и Кэндис, они вышли с другого конца, когда все, что осталось от их детства, ушло.
“Тогда ладно, - продолжал Ороско. “Я знаю одно местечко, недалеко отсюда, где мы могли бы устроиться на следующий день или около того. После этого нам, вероятно, придется переехать куда-нибудь еще. Однако выходить из здания будет не очень приятно, поэтому я хочу, чтобы вы все пообещали, что не будете спускать с меня глаз, пока мы будем проходить через вестибюль. Ладно? Все обещают?”
Кэндис нерешительно подняла руку.
“А как насчет еды и воды?- спросила она.
“Мне сказали, что они там есть, - сказал Ороско. “Я не знаю, насколько много. Как только мы устроимся, я смогу вернуться сюда и поискать еще.”
“Но ведь ты ранен?- Спросил Роб.
“Я не настолько ранен, - хрипло сказал Ороско. - Пойдем—я хочу быть под прикрытием до того, как начнет светать.”
“Нет никакого смысла проделывать весь этот путь, а потом возвращаться, - сказала Кэндис, ее голос был напряжен. “Я знаю, где есть еда. Я схожу за ней.”
“Все в порядке, - быстро сказал Ороско. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-нибудь из его подопечных бродил среди этих тел. “Нам нужно добраться до убежища.”
- Нам тоже понадобится одежда, - сказал Роб. Его голос, как и у Кэндис, был дрожащим, но решительным.
“Я пойду помогу Кэндис.”
Ороско покачал головой. “Я не могу позволить тебе ... —”
“Они все мертвы, - сказала Кэндис, и ее глаза наполнились слезами. - Мы это знаем. Мы не будем...мы пойдем за едой, хорошо?”
Ороско вздохнул. “Окей. Встретимся у большой груды камней, где раньше была арка. Будьте осторожны.”
Кэндис кивнула. - Мы так и сделаем.”
Держась поближе друг к другу, они с Робом исчезли в кроличьей норе.
- Ладно, пошли, - сказал Ороско остальным. - Все следуйте за мной.”
“Тебе нужна помощь?- Робко спросила Оливия, когда Ороско схватился за свою винтовку М16. “Мы могли бы попытаться унести тебя.”
- Не сейчас, спасибо, - заверил девушку Ороско. - Лучше побереги силы на потом, когда мои обезболивающие перестанут действовать.”
На самом деле действие морфия уже начало ослабевать, и возвращение в здание было значительно труднее и медленнее, чем выход из него. Пробираться обратно через окно было сущей пыткой, а лицо и рубашка Ороско были мокрыми от пота к тому времени, когда он снова очутился внутри Тлеющего Пепла.
Он вполне ожидал, что некоторые из младших детей запаникуют, закричат или, по крайней мере, разразятся рыданиями, когда они будут проходить через вестибюль. Но никто даже не всхлипнул. Как бы то ни было, Сибанда выбрал именно этих детей для второго шанса в жизни, он выбрал их хорошо.
Они уже добрались до груды камней, когда Кэндис и Роб вернулись с двумя холщовыми сумками, полными еды, воды и дополнительной одежды. За плечами у Роба висели дробовик и еще одна винтовка.
К удивлению Ороско, к спине Кэндис были привязаны запасные костыли Кэпа Ройера.
Вселенная-странное место, думал Ороско, пока группа пробиралась через груду камней. Он отклонил приглашение Коннора главным образом потому, что устал от власти и ответственности, от необходимости заботиться о других. Он предвкушал, как проведет некоторое время в полном одиночестве, не имея в своих руках ничьей жизни. Теперь же, одним махом, эта возможность была для него закрыта.