Посылаю тебе свои заметки об английском стихосложении, которыми я пользовался на одном из занятий. Вникни в них.
Привет.
В.
5 мая 1950
Дорогой Кролик,
<…> насколько мне известно, правильное прочтение [в «Медном всаднике». — А. Л.] — в Коломне. Так в советском Академическом Пушкине.
Да, я заметил, что ты говоришь про старого доброго Жана [Женé. — А. Л.]. (Кстати, прислать тебе книгу в Уэллфлит?) Единственное известное мне значение soudre — это gush.[176] И он, и я читали Рембо-Жироду-Пруста и т. д.
Твоя идея насчет неопубликованных глав мне по душе. Насколько я могу судить, ты не из тех читателей, кого я смог бы «завоевать».
Спасибо за предложения по моему курсу европейской словесности. Джейн [Остин. — А. Л.] мне не нравится, и вообще, к женской прозе я отношусь с недоверием. Писательницы принадлежат к другой литературной категории. Роман «Гордость и предубеждение» никогда не вызывал у меня теплых чувств. А вот совет включить в курс Диккенса du bon.[177] Перечитаю обе книги. Мой отец был большим любителем Диккенса; одно время он читал нам, детям, вслух отрывки из его романов — по-английски, естественно.
Мне пришлось оторваться от этого письма и, прежде чем сесть за него снова, я погрузился в «Холодный дом», который покамест превосходен. Вместо Джейн О. возьму Стивенсона.
Надеюсь, ты обрел свой добрый старый голос (хочется услышать его вновь; мы пробудем здесь до конца мая, а потом, может быть, съездим на неделю-другую в Бостон — тамошний зубной врач должен вырвать мне оставшиеся зубы). Наши планы на лето туманны. Возможно, в конце июня мы отправимся на запад. Когда у Генри церемония по случаю окончания школы? Вы собираетесь приехать до нее или после?
Очень благодарен тебе за «Furioso» (хорошо, однако, не всё стихотворение: рифма-собака ведет поэта-слепца), за книгу рассказов (мне понравился «Галахад»,{223} но что именно se passa entre eux[178] в сексуальной сцене, я понял не вполне) и за пьесу. Диалог в ней — высший класс, есть и несколько очень забавных мест (мне понравились Петриты). В метаморфозах Садовника есть что-то «сириническое»{224} [От Сирин. — А. Л.].
Елене и тебе мы с Верой шлем поклон.
В.
[На полях рукой Веры Набоковой]
А теперь прочту пьесу я. Пока же огромное спасибо за милое dédicace.[179]
Уэллфлит, Кейп-Код
Массачусетс
9 мая 1950
Дорогой Володя.
(1) Вот еще одна проблема. У Чехова читаю: В открытую дверь было видно и улицу, тихую, пустынную, и самую луну, которая плыла по небу.{225} Я не понимаю, почему не написано: были видны и улица… и луна. В любом другом языке, из мне известных, «луна» и «улица» были бы подлежащими, здесь же они, судя по всему, дополнения, что лишено логики. Подобная пассивная конструкция в русском языке встречается довольно редко, не так ли?
(2) Насчет Жене. Жестокосердный парень, который убивает, предает и до самого конца ни в чем не раскаивается, такой, как Нотр-Дам-де-Флёр, — это его идеал, он присутствует во всех его книгах, которые мне приходилось читать. Что касается порнографических сцен, то я с тобой соглашусь, но ведь это своего рода эротические фантазии, более или менее оторванные от реальности, такие фантазии возникают у людей за решеткой (как у маркиза де Сада в Бастилии). Подобные фантазии правомерны только потому, что посещают они не вымышленных персонажей автора, а сидящего в тюрьме Жене, который пытается запечатлеть в романе себя самого. Все мужчины в книге грезят наяву; даже Дивин, который несколько более убедителен, чем остальные, — в чем-то фантазер. Жизнь Жене в том виде, как он описывает ее в своих воспоминаниях, — «Дневнике вора», вне всяких сомнений, была очень нелегкой. Насколько мне известно, он отбывал пожизненное заключение, когда Сартр и Кокто вызволили его из тюрьмы. Меня очень позабавило его замечание, которое он, говорят, отпустил в адрес Жида: «Il est d'une immoralité douteuse».[180] Пожалуйста, пошли книгу в Уэллфлит.
(3) Я изучаю черновики «Госпожи Бовари», изданные в прошлом году, и совершенно потрясен и даже немного удивлен тем, как работал Флобер. Самые великолепные места в окончательном варианте — здесь, в черновиках, подчас совершенно невыразительны и даже довольно корявы. Поражаешься, когда видишь, сколь велика дистанция в сцене, где Шарль Бовари, еще мальчиком, с тоской взирает из окна на Руан; сколь велика разница между: «Sous lui, en bas, la rivière qui fait de ce quartier de Rouen comme une Venise de bas étage, coulait safran ou indigo, sous les petits ponts qui la couvrent»[181] и «La rivière, qui fait de ce quartier de Rouen comme une ignoble petite Venise, coulait en bas, sous lui, jaune, violette ou bleue entre ses ponts et ses grilles».[182] Такое впечатление, будто Флобер сначала собирает материал, а затем, в определенный момент, включает музыку и магию. Мне это особенно интересно, ибо таков — до известной степени — и мой метод. Ты же, насколько я могу судить, имеешь обыкновение начинать с самих слов.
181
«Под ним, внизу, река цвета шафрана и индиго, которая превращает этот квартал Руана в нечто вроде непритязательной Венеции, текла под маленькими, накрывающими ее мостами»
182
«Под ним, между мостами, между решетчатыми оградами набережных, текла превращавшая эту часть Руана в маленькую неприглядную Венецию то желтая, то лиловая, то голубая река»