Числа 17, если поправлюсь, отвезу Дмитрия в Гарвард. Не может ли так случиться, что вы с Еленой окажетесь в Кембридже между 17 и 20 сентября? Занятия у меня начинаются 21-го. Нам с Верой очень бы хотелось бросить на вас обоих хотя бы мимолетный взгляд.
С душевным приветом
В.
1952
623 Хайленд-роуд
Итака
16 января 1952
Дорогой Кролик,
тысячу лет ничего от тебя не получал. Мне следует, полагаю, поблагодарить тебя за те, полагаю, теплые слова, которые ты, полагаю, произнес, когда отвечал на вопросы обо мне, которые, полагаю, задавались в фонде Гуггенхайма. Я и в самом деле с большим удовольствием займусь переводом «Е. О.» [«Евгения Онегина». — А. Л.] на английский язык со всеми причитающимися ухищрениями и тысячами примечаний. Кстати, ты исправил злосчастное описание дуэли в своей книге (второе издание уже было?)? Пожалуйста, сделай это — если еще не сделал.
В добром ли ты здравии? Дома все благополучно? Мы с Верой рассчитываем в этом году видеться с вами чаще. <…>
Первый семестр Дмитрия в Гарварде начался бурно, и мы не без интереса ожидаем результатов экзаменов. Был в Нью-Йорке, остановился у Гринбергов. Роман, по-моему, выглядит лучше. Он перевел на русский язык главу «Exile»[194] из «Убедительного доказательства», но сейчас я со страхом и отчаянием вижу, что труд его пропал даром. По-русски мой текст выглядит ужасно резким и издан быть не может, пока те, о ком я пишу сквозь свою американскую завесу (которую перевод, разумеется, срывает), еще живы.
Несколько месяцев назад Алданов (в таких делах он ведет себя безукоризненно) надоумил меня обратиться в фонд Форда в связи с публикацией моего большого русского романа «Дар» (в книжном издании роман до сих пор еще не выходил), и, к моему изумлению, фонд приобрел на эту книгу права.
Как обычно, я чертовски занят, но в Кембридже, надеюсь, у меня выдастся время для некоторых приятных трудов, в частности, для романа (по-английски), который я пальпирую в уме уже второй год.
Напиши же мне хоть несколько слов.
Вера и я шлем Елене и тебе наши наилучшие пожелания и приветы.
В.
Уэллфлит, Кейп-Код
Массачусетс
18 января 1952
Дорогой Володя,
я от всей души рекомендовал тебя Гуггенхайму, но лучше было бы предложить им что-нибудь другое: жаль, по-моему, тратить столько времени на «Онегина», тебе ведь надо писать собственные книги.
Описание дуэли в английском издании «Трех мыслителей», которое вот-вот выйдет, я исправил, тем не менее совершенно ясно, что, по мысли Пушкина, Онегин воспользовался рассеянностью Ленского.
Жизнь мы ведем здесь очень однообразную, но довольно приятную и деятельную. Я работаю над огромной книгой, в которую войдут девяносто две статьи, написанные еще в 20 и 30-е годы, и которая станет чем-то вроде литературных мемуаров. Завтра собираемся в Бостон в отпуск, который по той или иной причине все время откладывался. В конце месяца рассчитываем попасть в Нью-Йорк, где пробудем февраль и март. Мы очень рады, что вы переезжаете в Кембридж, обязательно там увидимся.
Теперь, после смерти Росса, никто не знает, что будет с «Нью-Йоркером». Боюсь, как бы журнал вместо того, чтобы начать новую жизнь, не рухнул окончательно.
Что ты думаешь о Колетт?{237} Я читаю ее впервые, и нравится она мне не слишком, а книги о Шери и вовсе вызывают отвращение. Я не излагал тебе свою теорию о роли решительного шага и пристального взгляда в русской литературе? Если нет, как-нибудь изложу.
Хотелось бы почитать рецензию Гарольда Николсона{238} на твою книгу. Ты, думаю, видел еще одну в «Нью-Йоркере».{239}
Всегда твой
ЭУ.
24 января 1952