Дорогой Кролик,
спасибо за рекомендацию. «Е. О.» не займет у меня слишком много времени, и можно будет с легкостью сочетать перевод с другими литературными удовольствиями. Но преподавать мне надоело, надоело, надоело. До отъезда в Кембридж предстоит прочесть сто пятьдесят экзаменационных работ.
Не пропусти мой рассказ «Ланс» в одном из ближайших номеров «Нью-Йоркера». А в рассказе не пропусти место, где упоминаетесь ты и Елена.{240} В текст рассказа это упоминание внесено ради блеска муарового шелка, каковой эффект является истинным признаком гениальности, спаржей искусства, если ты понимаешь, что я имею в виду. Кэтрин Уайт, по причинам, которые будут тебе понятны, смутно догадалась, о ком идет речь, и высказалась против этой ссылки, но я не поддался. В этот маленький рассказ я вложил столько нервной энергии, что она эквивалентна полудюжине далеких раскатов грома.
Ты спрашиваешь меня, что я думаю о Колетт. C'est pour les gosses.[195] Второразрядная литература, из тех, что читают на пляже. Не о чем говорить.
Зато пристальный взгляд вызывает у меня пристальный же интерес. У тебя и в самом деле есть какие-то соображения на этот счет? Хочется узнать о них поподробнее.
Спасибо за статью Гарольда Николсона. У меня создалось впечатление, что причины его привередливого недовольства следует искать в области политики. Когда-то он был настроен очень просоветски, в былые времена повязывал даже красный галстук, и я слышал, что гувернантка из его «Каких-то людей» — это та самая старуха-англичанка, что одно время служила гувернанткой у моих младших сестер в Петербурге. Должен признаться, книга эта мне тогда очень понравилась, зато поздние его опусы никуда не годятся. Между прочим, — вот он, коронный удар Сирина! — Николсон, смешно сказать, перепутал в своих «Каких-то людях» петербургский музей «Эрмитаж» с московским рестораном «Эрмитаж». <…>
Будь здоров.
В.
9 Мейнард-плейс
Кембридж, Масс.
21 февраля 1952
Дорогой Кролик,
хорошо, что предупредил меня, что не будешь участвовать в этой унылой гоголевской истории.{241} Симмонс тоже мне написал, но на его письме стоял адрес Корнелла, и добиралось оно до меня целую неделю; получил я его уже после твоего письма, незадолго до энергичного телефонного звонка «Эрни» (как называет его Гарри),{242} которого мое молчание озадачило. Конечно, ты прав, и «это все пустое» (как заметили Татьяна Ларина и Фанни Прайс).{243} Я сказал ему по заснеженному телефонному проводу, что только в том случае, если они заплатят солидный гонорар, я готов рассмотреть, и т. д.
Ты так и не написал мне, прочитал ли «Ланс». Мне казалось, что я довольно удачно вплел в текст Уайтов и Уилсонов. Так мы поедем в Нью-Йорк встречаться с Шонами? Мне хочется спокойно поговорить с тобой эдак часа четыре с половиной за стаканчиком вина, после чего будем долго, подперев голову локтем, ужинать.
Здесь мы отлично проводим время. Дважды в неделю, стоя над пропастью, в которой сгрудилось не меньше пятисот студентов, мечу громы и молнии в Сервантеса и выкручиваю руки Достоевскому на занятиях по русской литературе.
Страшный опыт весны 1948 года, когда мне пришлось делать анализ мокроты и бронхоскопию, вновь, точно привидение, прокрался в мою жизнь после того, как на самом заурядном рентгеновском снимке у меня обнаружилась «тень за сердцем». Тень эта преследует меня больше десяти лет, и ее природу ни одному врачу по сей день постичь не удалось. «Тень за сердцем» — чем не название старомодного романа!
У нас прелестный, покосившийся от времени дом с массой bibelots и хорошей bibliothèque,[196] этот дом сдала нам прелестная лесбиянка Мей Сартон.
Наши с Верой самые теплые пожелания Елене и тебе.
В.
Талкотвилл, Нью-Йорк
26 августа 1952
Дорогой Володя,
Принстон только что получил субсидию от одного из фондов-миллионеров и теперь имеет возможность приглашать оригинально мыслящих лекторов со стороны. Читаешь в общей сложности шесть лекций (или проводишь беседу — на выбор), одну лекцию в неделю, и больше от тебя ничего не требуется. Жить, правда, ты должен в Принстоне весь семестр и посещать, тоже раз в неделю, лекцию своего коллеги, что, по словам Марио Праца, — чистый садомазохизм. После лекции предполагается проводить дискуссии, в ходе которых ты будешь подвергаться нападкам со стороны «новых критиков» и недавно обращенных католиков. За все это ты получишь 5000 долларов. Я порекомендовал им пригласить тебя, Сирила Коннолли и Праза, а также целый ряд других людей; боюсь, однако, что они предпочтут позвать полуакадемических посредственностей, с которыми им проще иметь дело.