Я с удовольствием вижу, что твои пергаментные свитки по-прежнему в списке бестселлеров. Как ты? Где ты? Только сейчас представилась возможность внимательно прочесть то, что ты мне показал как-то во время нашей чудной встречи в Уэллфлите весной, а именно — Струве о Набокове.{263} Книга блестящая, однако меня несколько удивило то, что, раскопав довольно подлый выпад Георгия Иванова{264} против меня двадцатипятилетней давности, Струве не потрудился сказать, что поводом послужила моя статья, в которой я разругал роман Одоевцевой,{265} жены Иванова.
У нас здесь хороший дом с гостиной. Это время, между помолвкой в Кеннебанк Порте и началом занятий в сентябре, Дмитрий поживет с нами. Он очень толково помогал нам с Верой переводить Лермонтова. Не помню, говорил ли я тебе, что после некоторых колебаний я все же решил не переводить мемуары Тургенева. Договор, который мне прислал Строс,{266} содержал ряд неприемлемых условий, вдобавок в своих письмах он взял такой покровительственный тон, что все во мне запротестовало. Тем временем «Doubleday» приобрел права на «Пнина», и мы должны встретиться в Нью-Йорке с Эпстайном,{267} человеком обаятельным и тонким, чтобы обсудить новые планы.
Вернетесь ли вы из Европы к сентябрю? Есть ли надежда, что мы повидаемся в Нью-Йорке?
Сердечные приветы от нас с Верой тебе и Елене.
В.
Мюнхен
Максимиланштрассе 4
Отель «Четыре времени года»
1 сентября 1956
Дорогой Володя,
твое письмо дошло до меня только что. Последнее время часто о тебе думал — пытался представить тебя в Германии. Елена вернулась в Уэллфлит: уезжая, мы оставили Элен{268} у друзей, и ее надо было забрать. Билет на пароход заказан на 2 октября, но уеду, возможно, раньше. Будешь в Нью-Йорке — зайди в Принстонский клуб: я там бываю.
Веду тихую, размеренную одинокую жизнь в этом превосходном отеле; вечерами хожу слушать превосходную оперу и пытаюсь дочитать «Die Leiden des Jungen Werthers»[208] — читать его я начал еще в 1933 году и так до сих пор и не закончил. Страшно подумать, что из-за этой книги столько молодых людей по всей Европе сводили счеты с жизнью.
Вчера вечером видел Николая — он был здесь проездом в Зальцбург, где, как всегда, налаживает культурные связи. Несколько раз мы видели его в Париже и побывали в его потрясающем загородном доме. Великолепные сад и огород, чудесный маленький синеглазый мальчик и не слишком хорошенькая, но молодая, синеглазая и прекрасно образованная жена. Его теща живет в одиночестве (тесть недавно умер) в огромном château[209] со средневековыми башнями и поросшим илом рвом. У Николая с женой дом поменьше, поблизости от тещиного замка. Николай любит водить по замку гостей, развлекая их, как он сам говорит, типичными прибаутками экскурсовода. Никогда не видел его таким безмятежным и счастливым. Иван, его сын от первой жены, женится на дочери крупного французского дипломата. И все же не могу отделаться от ощущения, что ему (Николаю) эта жизнь может вдруг до смерти надоесть и захочется все бросить. В настоящий момент он сочиняет оперу про Распутина по либретто Стивена Спендера.{269} Он, безусловно, добивается поразительного драматизма, музыка же оставляет желать лучшего.
Есть у Николая забавная история про то, как в нашем посольстве его приняли за автора «Лолиты» и позвонили, чтобы выяснить, где можно достать двадцать экземпляров книги. Она, кстати, стоит на витрине нескольких магазинов на улице Риволи.
Зная, что я интересуюсь Жене, Николай попытался через своих соседей устроить мне с ним встречу, однако Жене, якобы, сказал: «Un Américain? Est-ce qu'il y a de l'argent pour me donner? Est ce qu'il tape?».[210] Когда ему ответили, что я едва ли собираюсь ссудить его деньгами, он тут же потерял ко мне всякий интерес. Последнее время он вошел в моду, «Галлимар», изъяв откровенно неприличные места, выпустил его сочинения, которые разошлись десятитысячным тиражом. Теперь Жене стал своего рода национальным достоянием, и, когда Кокто принимали в Академию, Жене посадили рядом с бельгийской королевой. Прошлым летом я прочел еще две его книги — они лучше той, что я давал читать тебе. Думаю, тебе имеет смысл в них заглянуть. Он и в самом деле замечательный писатель — когда садится на своего конька.[211]
211
В оригинале: «…when he gets the bitte in his teeth» — букв.: когда он берет в рот член; bitte