Выбрать главу

— «русская идея есть главное содержание большевизма»! «Кризис коммунистической идеи есть кризис того источника веры, которым долго (по тексту — веками. — А. С.) жила Россия».

Вот как, под видом раскаяния, нас выворачивают и топчут. Россия «долгое время жила» православием, известно. А главное содержание большевизма — неуёмный, воинственный атеизм и классовая ненависть. Так вот, по неохристианскому автору это всё едино суть. Tpадиция бешеного атеизма принята в традицию древнего православия. «Русская идея» — «главное содержание» интернационального учения, пришедшего к нам с Запада? А когда Марат требовал «МИЛЛИОН ГОЛОВ» и утверждал, что голодный имеет право СЪЕСТЬ сытого (какие знакомые ситуации!) — это тоже было «русское мессианское сознание»? Коммунистическими движениями кишела Германия XVI века, — отчего же в России в XVII веке, в Смутное время, при такой «русской идее» ничего подобного не было?

— (NN) «Только на основе вселенской русской спеси стал возможен соблазн революции».

Как это сплести? Если на «вселенской русской спеси» стоял царизм, а революция есть сотрясение конструкции царизма, то почему же она происходит от «русской спеси»?

— (Челнов) «Пролетарский мессианизм приобретает ярко выраженный русофильский характер».

Это сегодня, сейчас приобретает, когда половина русских находится в крепостном состоянии, без паспортов. А найдем ли память и мужество вспомнить те первые революционные лет 15, когда «пролетарский мессианизм приобрел ярко выраженный» русофобский характер? Те годы с 1918 по 1933-й, когда «пролетарский мессианизм» уничтожил цвет русского народа, цвет старых классов — дворянства, купечества и священства, потом цвет интеллигенции, потом цвет крестьянства? Пока он еще не принял «ярко выраженного русофильского характера», а имел ярко выраженный русофобский — что скажем о времени том?..

— (NN, Челнов) «Большевизм есть органическое порождение русской жизни».

Так или не так — об этом еще долго и многие будут споры идти. И решение не может найтись ни в чьей публицистической горячности, но подробными обоснованными исследованиями. Один «Тихий Дон» — подлинный, не искаженный безграмотными врезками, больше свидетельствует здесь, чем дюжина современных публицистов. Еще долго будут спорить наши ученые и художники: была ли русская революция следствием уже произошедшего в народе нравственного переворота? Или наоборот? И да не будут при том забыты никакие обстоятельства, теперь не напоминаемые.

Конечно, побеждая на русской почве, кАк движению не увлечь русских сил, не приобрести русских черт! Но и вспомним же интернациональные силы революции! Все первые годы революции разве не было черт как бы иностранного нашествия? Когда в продовольственном или карательном отряде, приходившем уничтожать волость, случалось — почти никто не говорил по-русски, зато бывали и финны, и австрийцы? Когда аппарат ЧК изобиловал латышами, поляками, евреями, мадьярами, китайцами? Когда большевистская власть в острые ранние периоды гражданской войны удерживалась на перевесе именно иностранных штыков, особенно латышских? (Тогда этого не скрывали и не стыдились.) Или позже, все 20-е годы, когда во всех областях культуры (и даже в географических названиях) последовательно вытравлялась вся русская традиция и русская история, как бывает разве только при оккупации, — это желание самоуничтожиться тоже было проявлением «русской идеи»? Замечает Горский, что году в 1919-м границы Советской России примерно совпадали с границами Московского царства, — значит, большевизм в основном поддержали русские… Но ведь эту географию и так можно истолковать, что русские в основном вынуждены были принять его на свои плечи, и только? А разве знаем мы на Земле хоть один народ, который в XX веке был застигнут пришедшей волной коммунизма и устоял против него, встряхнулся? Таких примеров еще нет, кроме Южной Кореи, где помогала ООН. Был бы еще Южный Вьетнам, да, кажется, дали ему подножку. И что же теперь, коммунизм на Кубе и во Вьетнаме «есть органическое порождение русской жизни»? А «марксизм — одна из форм народническо-мессианского сознания» — во Франции? В Латинской Америке? в Танзании? И всё это — от немытого старца Филофея?