Тут уж Пеляпа в крик, в слёзы ударилась. А Иона – из чума вон: повоет жена, да и
перестанет.
Вернулся Иона в чум – что такое? Пеляпа встречает его не плачем, а воркотней:
– Важенка, говоришь, я?.. Пусть так. Нялоку – детёныша важенки – родила тебе. Нялока
– так стану новую дочку звать. Хорошо?
У Ионы язык, что называется, за щеку запал. А убить жену, как это делали некоторые
мужья, – нет, Иона не был способен на убийство. Установленную обычаем деспотическую
власть хозяина чума он проявил несколько позже. Когда девочка была крещена в деревне
русским попом и названа Мариной, Иона приказал:
– Назовет кто девку Нялока – голову оторву! Марина – русское имя последней моей
дочери. Так и зовите.
И трехмесячная Нялока стала Мариной.
Старшие сестры забавлялись Мариной, как живой куклой: нянчились с нею, кусочки
пищи из своего рта совали в её ротик. Сестры же научили Марину одеваться и укрываться на
ночь оленьими шкурами.
Марине было пять лет, когда она неожиданно для всех и для самой себя в один день
стала общей любимицей. За нею начали ухаживать все, ей стали давать лучшие куски сырого
и вареного мяса.
Год, что принёс Марине общую любовь и суеверное перед нею преклонение, был
особенно тяжелым для всей семьи Ионы. Неудачно охотился в том году Иона Выучей с
сыновьями, и вся семья жестоко голодала.
Пятилетняя Марина как-то пролепетала старшему брату, собиравшемуся на охоту:
– Пойду с тобой. Мышь найду – съем.
Тот был сам голоден и понял голод ребенка.
– Пойдём.
Марина уселась на санки позади брата и тот погнал тройку оленей к сопке, чтобы
посмотреть оттуда, не видно ли где какого зверя. И с сопки Марина первая увидела стадо
оленей. Она толкнула ручонкой в спину брата и сказала:
– Ты!.. (Олень.)
Тот оглянулся.
Да, Марина видела оленей... Сначала он подумал, что это ручные олени, но, вглядевшись
попристальнее, обрадовался:
– Дикие!
Сделав большой крюк, брат сумел подкрасться к стаду и убил трёх оленей.
Вся семья Ионы в тот день была сыта. А про Марину отец сказал:
– Счастье девка приносит. Надо её на охоту брать.
Через несколько дней второй брат Марины поехал с нею на осмотр капканов и в одном из
них нашел лису-серебрянку. Шкурка такой лисы ценилась в ту пору очень высоко. От ижемца
Павлова, торговца в селе Пусто-озеро и владельца нескольких оленьих стад, в каждом из
которых было не меньше одной-двух тысяч голов, Иона получил за шкурку серебрянки
четыре сотни оленей. С той поры у Марины в косах и на расшитой панице появились медные
колокольчики. Каждое движение её стало сопровождаться легким звоном меди. Сестры
соперничали друг с другом в желании помочь Марине, облегчить её жизнь и стойко
переносили щелчки и ругань отца и матери: они молча, суеверно признавали право Марины
на исключительную любовь отца, матери, братьев.
И Марина росла капризной и требовательной. Это, впрочем, не помешало ей к
тринадцати годам научиться делать всё, что полагается ненецкой женщине: снимать с оленя
шкуру, выделывать эту шкуру, шить одежду и обувь, собирать топливо, варить мясо,
устанавливать и снимать чум, укладывать разное барахло в лари, привязывать шесты и
покрышку чума к санкам. Узнала Марина и большинство ненецких обычаев. К ней уже и
жених сватался, но Иона не выдал её только потому, что все ещё видел в ней живую богиню
промыслового счастья.
2
Зима в том году выдалась морозная и вьюжная.
С пастьбы оленей, по утрам, Иона возвращался в чум иззябшим, злым.
К его приходу жена всегда накладывала много дров на огонь, чтобы было теплее в чуме.
Марина, единственная из дочерей, ещё не выданная замуж, помогала матери заготовлять
дрова и поддерживать огонь.
Однажды Иона вернулся от оленей особенно мрачным: ночью напали на оленей волки и
загрызли трёх важенок.
Мать прикрикнула на Марину:
– Больше дров клади! Видишь – замёрз отец.
Марина набрала охапку еловых сучьев и бросила на огонь. Сучья весело затрещали, а
Иона начал рассказывать про нападавших на оленей волков.
Пеляпа, слушая рассказ и поохивая, наливала Ионе чай из кипящего над огнем чайника.
Когда она стала снимать чайник, из костра прыгнул ей на голову уголёк...
Ужас исказил лицо женщины.
Озверело вцепился в горло Пеляпы Иона. Завыл, брызжа слюной:
– Дьявол! Чёрт! Ведьма... Оторву голову!
Марина заступилась за мать: повисла на руке отца.
– Отец, не тронь! Не бей! Мать не виновата, я знаю...
Но Иона знает от стариков: «Уголь бросают боги на голову неверной жены».
Боги!.. Разве может Иона сомневаться в знаниях богов? Разве может он допустить, что
боги врут, а его жена и дочь говорят правду?
Нет, все тадибеи-шаманы во всех тундрах говорят одно:
– Боги знают то, что не дано знать человеку. Боги знают не одни дела – знают все мысли
человека.
И так утверждают не только тадибеи-шаманы, так утверждают русские тадибеи-попы в
церквах:
– Бог всё знает, все видит. Бог справедлив.
Неужели врут все тадибеи?!
Нет, не верит Иона ни жене, ни дочери! Он верит тадибеям, поэтому бьет наотмашь
Марину по голове.
Удар пришелся в темя. Марина, тихо охнув, упала возле огня. Правая её рука попала в
огонь.
Иона, схватив жену обеими руками за горло, приподнял её и бросил оземь. Плюнув
потом в лицо лежавшей, он повернулся к Марине и отдернул её от огня, прикрикнул:
– Что притворилась? Собирай чум!
Через несколько минут он убедился, что Марина не дышит. Животный страх охватил
Иону, вытолкнул его из чума.
– Поганое место! Проклятое место! – плевался он, торопливо разбирая чум и в
беспорядке наваливая весь скарб на сани.
Семь оленьих упряжек уже стояли около чума: готовился в этот день Иона к перекочёвке
и оленей запряг до того, как зайти в чум, позавтракать и напиться чаю.
3
Когда Марина очнулась, рядом она увидела хрипевшую мать. Отец уже отъезжал от
«поганого места».
Она пронзительно крикнула.
Но то ли не узнал отец её голоса, то ли не слышал крика, – только не оглянулся, а лишь
быстрее погнал оленей.
Марина обхватила шею матери руками и зарыдала, завыла вместе с нею...
Мать царапала ногтями свое лицо, рвала волосы на голове, неистово кляла богов:
– Проклятые боги! Тьфу, тьфу на вас! Ничего вы не знаете про человека, как песец не
знает про капкан у привады1.
– Тьфу на вас, слепые вы! Не верю больше вам!
Потом сама испугалась своих слов. Начала молиться богам, обещала им самые большие
жертвы, если вернётся Иона.
И верила: должен вернуться муж, потому что осталась на чумовище любимая дочь, ни в
чем не повинная...
Двое суток лежали на чумовище Марина и её мать.
Иона не вернулся...
На третьи сутки проходил со своим стадом мимо того места Максим Ванукан.
Максим Ванукан – старый человек. Максим Ванукан знает старые обычаи. Он не
остановит своих оленей у «поганого места». Максим Ванукан не скажет приветливого слова
«поганой женщине», издыхающей на чумовище.
Но Максим Ванукан видит не одну, а двух женщин. Такого случая он не помнит и от
стариков не слыхал о чём-либо похожем. Минуту он раздумывает, потом решительно
поворачивает свою упряжку к лежащим на снегу женщинам.
– Амгэ?2 – спрашивает, остановив оленей.
Мать Марины знает обычаи тундры. Она, обессиленная, уже согласна принимать их, как
месть злых богов, хотя и не знает, за что. Она знает: ничем не провинилась перед мужем. Но
думает: провинилась в чём-то перед богами. И боги бросили на неё уголь из костра. Она