– Давно болею. С того года больна, как ты родился.
Никогда не расспрашивал раньше Степан про жизнь матери. Не представлялось как-то
случая для этого. Да и мать всегда была с ним. И не замечал он раньше её болезненности.
Теперь захотелось расспросить мать. Обрадовать её чем-нибудь. Дать, может быть, совет, как
дал совет отцу в школе.
Послушал тогда его совета отец. И от этого было Степану хорошо. Захотелось и матери
дать хороший совет, чтобы самому хорошо стало. Спросил:
– Отчего заболела?
– От работы заболела. Три дня прошло, как ты родился. Через три дня послал меня твой
отец землю рубить. Ледяная земля была в том году. Не могли олени корм из-подо льда
добывать. Рубить надо было землю. Помогать оленям еду добывать. Я пошла рубить. Долго
рубила. С тех пор заболела. Два года тяжело болела. После лучше стало. Только всё худо. Всё
не могу поправиться. Отец ругается. Отец всегда теперь ругается. Не ругался, пока отец его
живой был: боялся отца. Умер его отец – он меня ругать стал, не стал ни в какой женской
работе помогать. Я одна. У меня силы мало стало. Не могу. Он не помогает. Он только
ругается. Ему надо, чтобы я издохла. Я издохну – он другую жену возьмёт. Он не хотел меня
брать – отец заставил. Отец велел меня в жены взять, когда умер мой муж, брат Ивана. Ребят
от первого мужа не было. От Ивана сразу ты родился... Спи, ложись... Мать моя сказала мне:
«Судьба у тебя, девка, такая». Что против судьбы сделаешь? Ничего не сделаешь. И говорить
об этом не надо больше... Спи.
Рассказ матери был страшен для Степана. Глубокую тревогу вселял он в него. Объяснял
причину грубости отца и вызывал жалость к матери.
Вспомнились разговоры в школе о старинных ненецких обычаях. О тяжести, о
ненужности этих обычаев...
О том обычае, про который рассказала Степану мать, он слыхал ещё до школы. Но он не
знал, что и его мать, и его отец были во власти этого обычая. По тому, как говорила мать, по
тому, как ругался, пил и играл отец, понял Степан, что выполнение обычая старины принесло
горе и его отцу, и его матери.
Долго не мог заснуть Степан. Из своего детства он вспоминал картины семейных
раздоров, свои слёзы, когда отец избивал мать...
И он решил поговорить завтра с отцом. По-хорошему поговорить, как говорил в школе.
«Отец поймёт, – думал он, – и не станет обижать мать».
КОГО ВИНИТЬ?
1
Проигрыш посмотрел на Степана остекленевшими от хмеля глазами:
– Зачем приехал?
Степан не заметил, что отец пьян, и сказал весёлым голосом:
– За тобой.
Хлопнул Проигрыш ладонью по столу.
– Кто послал? Матка?..
– Нет, я сам, – заторопился Степан, – сам хотел ехать. Думал, ты ждёшь. Меня, думал,
ждёшь.
– Тебя? Зачем мне тебя ждать? Играть со мной на пару приехал?
– Нет.
– Нет? Поезжай обратно!
– Не поеду без тебя.
– Не поедешь? Как не поедешь? – удивился Проигрыш, не ожидавший таких твёрдых
ответов сына.
Степан нахмурился...
– Не поеду!.. Сказал тебе... Зачем ещё спрашиваешь?
Такая решительность понравилась Проигрышу. Он ухмыльнулся:
– Ты смелый, как я.
Похвала вызвала у Степана прилив горячей крови к голове, блеск в глазах и решимость к
ещё большей смелости.
– Кончай играть. Поедем! – сказал он отцу таким тоном, как будто имел право
приказывать, как будто бы он сейчас не только равен отцу, но и чем-то выше его.
– Кончать? Ты кто, что приказываешь мне?
Степан на одно мгновение встретился своими глазами с глазами отца и сказал, улыбаясь:
– Я – сын твой Степан. Говорю тебе, моему отцу: кончай играть!
В пьяной улыбке расползлись губы у Проигрыша. Мелкие морщинки, как на гусиных
лапках, появились около щелочек-глаз. Сказал по-русски:
– Сын велит ехать. Играть не велит.
– При таком-то везении, Иван Максимович? – изумился Шоркунчик, поднося стакан с
вином Проигрышу. – Да я бы три года подряд не вышел из-за стола, когда так везет. Погляди:
груда серебра да бумажек лежит перед тобой, а ты хочешь игру кончать.
Но Проигрыша не интересовали деньги. Его мысли были около нелюбимой жены,
полученной как наследство от брата, около сына Степана, умного сына, который весь в него.
Разговор с Шоркунчиком, намек Шоркунчика на то, что Степан, может быть, и не сын ему, в
присутствии Степана казались малоубедительными. Правда, жены Иван Максимович
Ванукан не любит. А парня – Степана – он любит. Парень ему дорог. Парень – хороший
стрелок. Парень знает тундру. И с парнем он, Иван Максимович Ванукан, не расстанется. Но
у жены он спросит, его ли сын – Степан. Да, он спросит! Он вырвет правду из горла жены! И
теперь же, сейчас, заставит её правду сказать.
Скрипнул зубами Проигрыш, перегнулся через стол к Шоркунчику:
– Деньги? Зачем мне деньги? Деньги не дороги. Не надо деньги в тундре. Выпить в
тундре – вот хорошо! Миколай, неси на все вина, – оттолкнул от себя все серебро и кредитки
Проигрыш. – Не играю! Будет играть! Пить вино буду: здесь попью, в тундре допью!
Шоркунчик выскочил за Николаем в сени, как всегда, когда дело доходило до продажи
шкур или до покупки водки. Зашептал тому:
– Скажи: по пятнадцать рублей за бутылку просят... Не отдают, скажи, дешевле... Иди
сюда, – завел Николая в кладовушку и дал восемь бутылок: – Положь в сено пока... Давай
деньги. Будет ли на восемь-то?.. Десять, пятнадцать, двадцать пять... Ладно. Подожди
маленько и приходи. Да не забудь: пятнадцать за бутылку.
– Не впервой. Ученого учить – даром время терять. Брось. Сам знаю.
Цена для Проигрыша оказалась безразличной, и восемь бутылок появились на столе.
Проигрыш раскупорил сразу две.
– Ваше всю ночь пили, теперь моё пить давай. Я выиграл, я угощаю. По полному стакану
пить будем, дольше помнить будем запах вина.
Выпили по стакану, по другому – три бутылки опорожнили. И Проигрыш объявил:
– С собой остатки возьму. .
Николай попросил было еще стаканчик, но Шоркунчик прикрикнул на него:
– Чести, парень, не знаешь! Не видишь – самому в чуме понадобится человеку.
Сказав всем общее «прощайте наперво», вышел, шатаясь, Проигрыш из избы, поручив
Степану везти бутылки.
2
Бессонная ночь и выпитое вино свалили Проигрыша – к чуму привез его Степан спящим.
Вдвоем с матерью пытались они разбудить Ивана Максимовича, но он только мычал да
отмахивался руками. Так и оставили его спать в санях.
– Пусть проспится, – сказала Марина, – тепло теперь, не замёрзнет.
Проигрыш проснулся только утром следующего дня.
Степан возвращался с охоты с восемью куропатками в руках и с дробовкой за плечами.
Он заметил, что отец проснулся. Захохотал:
– День весь спал, ночь всю спал.
Проигрыш не помнил, как ехал в чум. Сначала он обрадовался Степану. Смеясь, спросил:
– Как сюда попал я?
– Я привез.
В памяти Проигрыша всплыла картина игры в карты, выпивки, разговор с
Шоркунчиком... Голова сразу отяжелела от неприятных мыслей. Проигрыш отвернулся от
Степана и начал мыть снегом руки. Снегом же освежил лицо.
– Мать в чуме? – спросил у Степана, вытирая лицо подолом малицы.
– Не знаю. А в чуме, наверно: огонь в чуме.
Не глядя на Степана, Проигрыш пошёл к чуму.
Марина сидела у огня и починяла пимы Степана. Над огнём висели большой медный
чайник и чугунный котёл. Из котла шел запах вареного мяса. На маленьком столике стояло
три чайных чашки. Марина ждала мужчин к завтраку.
Проигрыш увидел это сразу, как только отдернул шкуру, прикрывавшую вход в чум. Ни
слова не сказав жене, он сел на свое место к столу.
Марина бросила, шитьё и взяла с огня кипящий чайник.
– Студеной воды дай наперёд! – приказал Проигрыш.