шести годов кочевал и пас оленей.
Олени давали Ефиму всё: еду, жилье, одежду, обувь. И Ефим, как птица, ел, пил и спал. И
ещё смотрел за оленями, потому что без оленей он не мог бы жить; он умер бы без оленей от
голода. И он шел туда, куда шли олени. Олени сами добывали себе корм, а Ефим кормился от
оленей. Оленей у Ефима было много. И много было еды у Ефима.
Ефим привык думать. «День придёт – еду принесёт».
Но однажды случилось так: день пришел и принес холеру1.
От холеры сдохло Ефимово стадо в три дня.
Остался Ефим без еды, потому что еду давало ему стадо оленей. Не стало у Ефима
оленей – не стало еды.
Тогда сказал Ефим молодой жене своей:
– Птица сама себе еду добывает. Пойдем добывать себе еду.
Два дня шли по тундре. Срывали краснеющую морошку и клали себе в рот.
От морошки хотелось пить. Припадали пересохшими губами к грязным лужицам,
блестевшим на солнце голубыми зеркалами, вправленными в зеленые рамы.
Через два дня набрели на чум. В чуме дымился огонёк. Около чума паслись олени.
Ефим сказал жене:
– Сюда не приходила холера. Здесь дадут нам еду.
И их накормили парным оленьим мясом: таков был обычай тундры – для гостя надо
зарезать оленя.
Усталый и сытый Ефим спал долго. А когда проснулся, сказал хозяину чума и оленьего
стада:
– Холера унесла у меня всех оленей. Мне не на ком возить теперь чум по тундре. Не на
ком возить себя. И не на ком возить свою жену Ирину Сергеевну. Дай мне твоих оленей:
поеду к русским просить еды и денег на новое стадо.
Хозяин чума сказал:
– У меня много оленей. Я дам тебе десять голов, чтобы ты мог возить свой чум. За десять
голов ты будешь десять годов пасти моё стадо. Себя и жену свою будешь возить на моих
оленях.
Ефим не согласился:
– Десяток оленей – это мне мало. И я не хочу – пастухом. Мой отец, мой дед и я – мы все
имели своё стадо. Дай мне десять оленей – я съезжу к русским.
Дал хозяин оленей Ефиму, чтобы доехать к русским. И вот что русские сказали ему:
– Денег тебе не дадим. Хлеба не дадим. Масла тебе не дадим. Не дадим тебе сахару и
чаю. Потому что у тебя нечем теперь платить. Но мы дадим тебе всё, если поедешь
промышлять на Новую Землю. Весь промысел ты будешь сдавать нам. Мы за всё будем тебе
платить. И на первых порах тебе поверим в долг под промысел.
И ещё дали русские Ефиму водки – «сярки»; весело стало и легко Ефиму. И хоть не
хотелось ему покидать тундру, сказал Ефим русским:
– Птица сама себе ищет корм. Кабы я был птицей, я сам перелетел бы через море на
1 Холера – сибирская язва; от нее очень часто падали огромные стада оленей. Не знали сибирской язвы –
«холеры» лишь Канинская тундра да остров Колгуев.
Новую Землю. Но я не птица. И вы везите меня на Новую Землю на ваших судах, чтобы я мог
добывать себе еду на Новой Земле.
На Новую Землю привез с собой Ефим чум и привычку к перекочевкам. Только в
запряжке шли у него не олени, а десять-двенадцать собак.
На собаках ездил Ефим из конца в конец Новой Земли и бил дикарей1. Пять, шесть, семь
сотен рогатых голов ежегодно пробивали Ефимовы пули.
Но одного не мог понять Ефим: сколько он ни привёзет шкур русским – всё мало. Всё
говорят, что «ещё должен». И только через много лет уплатил Ефим долг. И сказал себе: «Не
буду больше с русскими».
Теперь Ефим каждый день ел столько оленьего мяса, сколько хотел. И каждый день
Ефимовы собаки ели столько оленьего мяса, сколько хотели.
И, как и в тундре, говорил Ефим жене:
– День придёт – еду принесёт.
Дни ползли медленно, как волны на океане после шторма, гладкие, однообразные.
Неторопливо, как моржи на солнце, переваливались годы. И Ефим был уверен: «Так всегда
было, так всегда будет».
И поучал четырех своих сыновей и трех дочерей:
– Человеку, как всё равно птице, много ли надо? Клюнул там, клюнул тут – и сыт. Зачем
наперёд заглядывать, как русаки? Зачем запасать того-сего на год и на два? Птица и та
каждодневно корм себе находит. А человек? Или хуже птицы человек?
Сыновья и дочери верили своему отцу. И жили так, как учил их жить отец их Ефим
Тайбарей.
Но пришла на Новую Землю напасть: не стало дикарей.
– Ушли, – говорил сыновьям Ефим, – все дикари в море, на плавучие льдины. И там
погибли. Что будем делать теперь? Где будем брать шкуры на чум? Придётся жить в доме.
И стали жить в доме.
Стали охотиться на ошкуев2. Занялись ловлей песцов и охотой на нерпу.
Не брезговали и ловлей гольца. Собирали и птичьи яйца на обрывистых скалах.
Шкуры ошкуев, песцов, нерпичьи шкуры и жир стал менять Ефим Тайбарей у русских
купцов на еду и водку. И опять были все сыты: люди и собаки.
Поседел уже Ефим, когда наступил первый тяжелый год: не на что было в тот год
выменять Ефиму еду, когда пришел на пароходе русский купец.
А потом и пошло. Сначала два старших сына от цинги умерли. Потом умерли жены всех
четырех сыновей. Унесла цинга и двух дочерей Ефима.
Еще через год погибли в схватке с белыми медведями два младших сына.
И остался Ефим со старухой своей Ириной Сергеевной да с дочкой, с меньшей.
А после и эти умерли. Все умерли у Ефима.
Как маленький обломок от большой лодки, остался у Ефима от прежней семьи только
Яшка.
Да уцелело еще десять собак из шестидесяти.
Вот и всё.
На зверя урожай выпал после того, как схоронил Ефим старуху свою. И сытый старик
опять твердил внуку:
– День придёт – еду принесёт.
Внук верил деду. Семь лет подряд верил внук каждому слову деда. А на восьмой год
перестал верить.
Как семь лет подряд, вместе встретили они и в этот год февральское солнце. И Яшка
сказал Ефиму:
– Светло стало. Поедем завтра на Карскую сторону3.
1 Дикарь – дикий олень.
2 Ошкуй – белый медведь.
3 Карской называют восточную сторону Новой Земли.
– Поедем.
Но на следующий день – у гром Ефим отложил поездку.
– Сон худой видел, – сказал он внуку, – подождать надо. Нельзя ехать сегодня.
И три дня откладывал Ефим поездку: то сон худой ему снился, то человек худой при
выходе из избы навстречу попадал.
А на четвертый день завыло, засвистело в горах. Заухало, завизжало, загрохотало по
крыше дома, в котором жили Ефим и Яшка. Заскрипела, заскрежетала крыша, затряслась, как
умирающая от выстрела нерпа. Завыстукивало чердачное окно: там... та-та-та-та-там... та-та-
та-там... там...
Проснулся от грохота Яшка. Посмотрел в окно: ни неба, ни земли – ничего не видно! Всё
закрыла снежная пыль.
Не только ехать на Карскую – в соседний дом трудно попасть при таком ветре: снежная
пыль закупорит глаза, рот, нос, уши...
Прошло пять дней. Потом ещё пять...
Буря не проходила.
Ещё два дня прошло... По-прежнему грохотала крыша. Трясся, как телега на каменной
дороге, весь дом.
И вот пришел день, который не принес еды.
Яшка заплакал:
– Дед, я хочу есть.
Ефим сунул ему заплесневевшую корку хлеба.
– На, погрызи пока. Хад скоро пройдёт. А день придёт – еду принесёт.
Яшка разозлился, закричал на деда:
– Врешь ты всё! Дни идут, а еды всё нет. На Карскую бы уехали, успели бы медведя, а то
и дикаря подстрелить – было бы мясо. Не стану я больше верить тебе.
Яшке было тринадцать годов, когда открылась на Новой Земле школа.
В ноябре тысяча девятьсот двадцать пятого года в Крестовую губу, где жил тогда Яшка,
приехал на пароходе какой-то очкастый человек и сказал Ефиму:
– Ребят ваших буду учить. Отдашь парня в школу?
Яшка – парень уже большой. Хорошо помогает Ефиму на промыслах. Без Яшки – Ефим
это знает – трудно одному жить.