Ефим внимательно осмотрел снег. Заметил неровности на снегу. Показал на них Яшке.
– Не так давно приходил. Снег был уж. Сегодня за ночь много снега выпало. Вчера,
наверно, приходил. Придет ещё. Надо отвадить, а то все привады съест.
Яшке немного холодно стало. Не любит Яшка белых медведей. С тех пор как рассказал
ему дед о смерти отца, побаивался он встречи с медведем. Видал два раза, как дед
пристреливал случайно встретившихся медведей. Но тогда ещё был маленьким и не знал о
силе медведя, не знал о смерти отца.
А дед спокойно говорит:
– Завтра приедем к капканам и погонимся за ним, как следы около капкана увидим.
Но назавтра не пришлось ехать к капканам. Не пришлось ехать и ещё три дня: выла буря
в горах, сдирала снег с гор, заравнивала ущелья.
Установилась погода. Окреп снег, разбитый ветром в пыль. Не проваливаются собаки.
Легко скользят окованные шинами санки. Весело бегут собаки. Изредка грызутся друг с
другом. Ефим поколачивает злючек хореем.
А Яшка нервничает. Он ждет встречи с медведем. И молчит.
Ефим, как всегда, когда молчит Яшка, про старину рассказывает. Думает тогда Ефим, что
слушает его Яшка.
До капканов медведя не встретили. А у первого, же капкана нашли мёртвого песца. Во
втором – тоже.
Яшка и забыл о медведе. Да и какой медведь? Не было медведя, не приходил он!
Кубарем скатывался Яшка с саней и бежал вынимать песца из капкана.
– Хороший! Большой! – кричал деду, сверкая зубами.
Ефим тоже был доволен. Привязывал к санкам песцов, приговаривая:
– Хорошо, хорошо! Редкий год так-то бывает. Пять песцов попало в шесть капканов.
– Другую упряжку собак надо заводить, – сказал Яшка, когда поехали обратно.
Ефим посмотрел на него. Подумал. И согласился:
– Пора... Тебе пора свою упряжку. Ты – большой. Двоим на одних санях меньше толку.
Будем другую упряжку заводить.
Ноябрьский день быстро укорачивался: ночь обгрызала его с обоих концов. И к половине
ноября уже не было солнца. Но сумеречный день ещё оставался. Потом и сумерки проглотила
ночь. Ночь закрыла всё: землю и море, зверей и людей, дома и горы.
Ефим много спал в это время.
Много спал и Яшка.
Но каждый день, когда не было ветра, они выезжали на промысел: били на море нерпу,
осматривали капканы.
Хорошо били нерпу, и хорошо ловились песцы: редкий день возвращались с пустыми
руками домой.
Яшка приставал к деду:
– Купим еще капканов!
И купили ещё десять капканов, поставили их.
Купили и шесть собак – Яшкину упряжку. Хотели больше купить, да не было больше в
Крестовой лишних. И те, что купили, худые это были собаки: одна хромая, другая молодая, у
третьей одного глаза нет. А Яшка был рад и таким инвалидам. Хвастался перед дедом:
– Из худых хороших сделаю!
И каждый день кормил каждую собаку отдельно. Рубил мясо морских зверей на мелкие
куски и давал собакам. Собаки были сыты, а Яшка был доволен. Две упряжки не так
уставали, как одна, когда они ездили с дедом на промысел. Добычу тоже раскладывали на две
упряжки.
Из-за собак у Яшки раз даже большая перепалка с дедом вышла.
В начале января было это дело,
После десятидневной бури выехали Ефим и Яшка осмотреть капканы и на морских
зверей поохотиться.
В капканах ничего не нашли. На море тоже никого не убили.
Ефим был очень зол по этому случаю. Ворчал на артель, на русаков, на Яшку, на школу.
По словам Ефима выходило, что все виноваты в том, что около Новой Земли – в море и на
Новой Земле мало зверя стало. Больше же виноваты были в этом Яшка и школа – так
выходило, если слушать Ефима.
Яшка старался не слушать его. Но кое-что из воркотни деда больно задело и его. И он
сказал деду два-три колючих словечка:
– Я учился, и ко мне – к ученому зверь не выходит. Ученых звери не любят. Ты не
ученый. Ты стоишь рядом со мной. Перед тобой тоже зверь из воды не выходит.
Совсем вышел из себя старик после таких слов. Плюнул на воду:
– К лешему! Понеси чёрт дьявола с таким промыслом! Весь день стоишь-стоишь,
мёрзнешь-мёрзнешь и ни одной головы даже в глаза не увидишь! Так разве в прежние годы
было? – И засеменил старческими шажками к санкам.
Яшка на своей шестерке поехал следом.
Около дома сцепились Ефимовы собаки грызться. Запутались в постромках.
Соскочил с санок Ефим и начал колотить собак хореем по спинам, по головам... Одной
хребет переломил, другой – ногу. Обезумели от ударов собаки, заревели от смертной боли. А
бежать не могут: перепутались, друг друга связывают.
Подбежал Яшка к Ефиму, когда заревели собаки. Увидел, что дед натворил, и ослеп от
ярости.
– Самого убью! – кричит Ефиму.
Старый Ефим поворотливым оказался: успел схватить Яшкин хорей левой рукой, а
правой сдернул сюму с головы – и за волосы.
Под визг собак начали охрипшими голосами кричать друг на друга.
Едва-едва разняли их двое русских промышленников, тоже возвращавшихся с промысла.
– Уйду от тебя! – хрипел Яшка. – Живи один! Не буду больше с тобой.
Русские, распутав собачью упряжку, ругали Ефима:
– Дурак старый! Двух собак порешил! На чём ездить будешь?
– Не ваши собаки! Мои собаки! Что хочу, то делаю!
Но не прошло и часа, как Ефим сам понял глупость своего поступка, ненужность
жестокости. Яшке говорил:
– Затемнила злоба глаза, что поделаешь! Не собак наказал – себя наказал. На чём теперь
ездить буду? Двух лучших собак убил, а?
– Себя зачем не убил? – мрачно посмотрел на деда Яшка.
Ефим как будто даже обрадовался:
– Правду, правду сказываешь! Себя... и себя надо было убить!
Смешно стало Яшке:
– Глупый ты, глупый, дед...
– А не накопил ума, Яков Михайлович. Не накопил, хоть и долгонько прожил на земле.
Это ты тоже правду сказываешь. Глупость... большую глупость сделал сегодня. Придётся,
видно, опять на одних с тобой санях ездить. Ты сам теперь правь, а я не буду.
Смягчилось Яшкино сердце от этих слов. Помирился он с дедом.
И стали они с этого дня опять на одних санках ездить.
– Всех двенадцать запряжем – больше потянут, – такой дал совет Ефим.
Яшка не согласился.
– Две, – сказал он, – пусть без запряжки за нами бегают. Когда какая устанет или
заболеет, другой заменим.
Ефим не стал спорить: он чувствовал себя виноватым перед Яшкой.
Так они и ездили до солнца: десять собак в упряжке, а две – свободные.
Опять вынимали из капканов песцов. Опять били морских зверей.
В конце января Яшка подсчитал весь промысел. С довольной улыбкой сказал Ефиму:
– Хороша была темная пора в этом году: шестьдесят одного песца добыли.
– Но-но?! Саво, саво. А другого промысла сколько опять?
– Не считал. Нерпичьих шкур у нас пятьдесят три, заячьих – четыре. Сала не знаю,
сколько выйдет. Совсем не брито сало. Брить надо сало начинать.
– То правда, правда. Надо. Будем брить.
– Не сегодня – завтра, надо быть, солнце покажется. Пойдёшь встречать? – спросил
Ефим, когда пришёл февраль.
– Пойду.
– Опять до светлой поры дожили. Отдохнуло солнышко и опять к нам придёт. Ох-хо-хо...
Вспомнил Яшка дедову сказку об отдыхающем солнце. Смешной кажется теперь эта
сказка. И, смеясь, спрашивает у деда:
– Ты все веришь в сказку о солнце?
– В какую сказку?
– Да ведь солнце-то и не отдыхало совсем. Никуда оно не уходило и спать не ложилось.
Земля сама так вертится кругом солнца, что одна сторона у неё то отворачивается от солнца,
то поворачивается к солнцу.
– Н-но?! Земля вертится?.. Ха-ха-ха... Что ты сказываешь? Земля – щенок? Щенок – тот
завсегда кругом своего хвоста вертится.
– А ты не слыхал, что земля, как голова у нерпы, круглая?