– Слыхал от русаков. А как им верить? Они и не такого ещё наскажут. Они сами завсегда
вертятся, и у них всё вертится. Они – и земля, думают, как они же, вертится. Поди и про
солнышко тоже так думают?
– А вправду, дед: солнце тоже вертится.
– Вот, вот! Ты теперь тоже вертись, как русаки.
– Ты говоришь, в тундре живал. Слыхал, наверно, что не везде бывает такая длинная
ночь, как здесь?
– Ну и слыхал! Видал сам раз по одну зиму: ни одного дня не было без солнца.
– Так. Вот и вышло: солнце не отдыхает, а всегда светит.
– Ну и светит! Не у нас светит. У нас не светит. У нас солнышко отдыхает. Так это у нас
говорится: нет солнышка на небе много дней – отдыхает оно. Так старики ещё говорили.
Совсем смешно стало Яшке. Выходило так: дед не верит в отдых солнца. А он – Яшка со
слов деда сочинил себе сказку о спящем в избушке солнце.
Рассказал, хохоча, деду о том, что думал о солнце, когда был ребёнком, до школы.
Похохотал и дед над сказкой, но в вертящуюся землю так-таки и не поверил.
На следующий день встретили солнце.
И оба радовались первому лучу. Кричали, как и прежде:
– Идёт! Идёт!
Махали руками. Улыбались.
И с ними, как и прежде, были собаки.
И лай собак смешался с их радостными криками.
И оба они любили солнце.
Но внук уже не так, как прежде, любил деда. Порою совсем не любил.
А дед всё ещё любил внука, как любил солнце.
Солнце и внук – вот двое, ради которых ещё хотел жить старый Ефим Тайбарей.
Не бросил бы в эту зиму школу Яшка, умер бы, наверно, с тоски Ефим Тайбарей.
Не показалось бы февральское солнце, тоже не перенёс бы этого старый Ефим Тайбарей.
Но и солнце и внук были с ним. И он хотел ещё жить. Он чувствовал себя молодым и
крепким для жизни. И когда показалось на горизонте солнце, сказал Яшке:
– Свежего мяса дикаря хочется. Солонина надоела. Хлеб тоже надоел. Пойдем на
Карскую дикарей искать?
Яшка не прочь: он тоже хочет свежего мяса.
– Пойдём!
НА КАРСКОЙ
Пристал Яшка к русским промышленникам:
– Продайте две собаки: у вас они без пользы бегают.
Те не продают:
– Собака никогда на промыслах не бывает лишней, как есть чем кормить её.
Яшка как смола липнет:
– Тогда на время дайте. Деньги заплатим за время.
– Ты лучше деда своего отучи калечить да убивать собак.
– А вы сами не убиваете? Не бьете собак? Больше, чем дед, бьёте.
Отмахнулись:
– Вот надоеда парень! Бери одну за пятьдесят рублей.
Яшка сунул уполномоченному артели, заведующему всеми расчётами с Госторгом за
всех обитателей Крестовой, книжку:
– Пиши!
Деньги на Новой Земле никакого хождения не имеют. Всё здесь – на карандашик, то есть
просто переписывается с одного на другого в заборной книжке.
Получил Яшка собаку. Бежит с ней к Ефиму. У самого – рот до ушей расплылся от
удовольствия.
– Собаку, дед, купил! На двух упряжках на Карскую пойдём: ты – на семи собаках, я – на
шести.
У Ефима около глаз забегали весёлые лучики-морщинки.
– Хорошо... То совсем хорошо ты опять сделал. На двух упряжках лучше ехать. На двух
больше увезти можно.
– Когда теперь поедем?
– А чего мешкать? Поедем, как погода позволит, завтра. Дни теперь долгие стали. Всё
хорошо – за один день доедем до Карской.
Но Яшке не терпится.
– Давай привяжем сейчас на сани всё, что с собой брать будем.
Ефим увлекается Яшкиным порывом. Не спорит.
– Давай, – говорит он, – наперво чум посмотрим.
Вытащили из кладовой бесформенную кучу оленьих шкур – стенки чума. Собрали на
чердаке шесты – основу чума. Разыскали лист железа с полметра ширины и длины – на нем в
чуме огонь раскладывают. Не нашли только приспособлений для навешивания чайников и
котлов над огнем. Пришлось делать их заново.
Весь день провозились со сборами, а назавтра, чуть показалась заря, выехали.
Мало людей на Новой Земле, да и те живут на западном побережье. На востоке же Новой
Земли лишь одна радиостанция. Живет на этой станции всего девять-десять человек1, а
растянулся восточный, как и западный, берег Новой Земли на добрую тысячу километров с
юга на север. Вот где просторы, раздолье зверям!..
Человек на восточной стороне – на Карской – редкий гость, случайный посетитель. Лишь
на короткий срок заглядывают сюда по зимам промышленники с западного побережья. Да по
летам проникают на судах на короткий же срок норвежские хищники.
1 В 1930 году зимовало на Новой Земле всего около 350 человек.
Звери – вот полные хозяева Карской стороны. Стаями, ничего и никого не боясь, рыщут
они по побережью, выискивают корм для себя. Грызутся друг с другом из-за куска падали,
выброшенной на берег океаном. Визгом и рёвом разрывают мёртвую тишину необъятных
просторов.
И белых медведей и песцов больше на восточном побережье, чем на западном. Но суров
и страшен восток острова. Страшен холодами, безлюдьем, отрезанностью от всего мира.
Восточный берег – это север, западный – юг Новой Земли. Недалеко от западных берегов
Новой Земли проходят теплые течения, и на западе летом океан не знает льдов. На востоке –
Карское море, не знающее отдыха от плавучих ледяных полей.
Запад Новой Земли давно завоёван и обжит человеком.
Восток надо ещё завоевывать.
Ефим с Яшкой и другие промышленники, наезжающие на Карскую сторону, – это ещё не
завоеватели. Это только разведчики. За разведчиками – придёт время – пойдёт армия
тружеников-промышленников. И тогда мёртвое побережье оживет. Тогда оно найдет способы
и средства связаться с другим побережьем и со всем миром.
А пока... пока Яшка и Ефим едут на Карскую на двух собачьих упряжках.
Шуршит под полозьями снег. Лают собаки. На собак кричат люди. И тихую, унылую
песню поет Ефим Тайбарей. Поет о былом: о чумах, об оленях, о тундре...
Собаки лают, и Яшка не слышит слов дедовой песни. Он слышит обрывки, отдельные
слова из песни. По отдельным обрывкам, долетающим до ушей, догадывается, что дед
просто вспоминает свою прежнюю жизнь.
Так петь, как Ефим поёт, Яшка тоже умеет.
Но Яшка был три зимы в школе. И он знает, что дедова песня не песня – рассказ. Дед
рассказывает – поёт о прошлом. А Яшке хочется петь о том, что есть сегодня, о том, что будет
завтра и через много годов. И он пробует петь – рассказывать то, что видит, то, о чём думает.
– Я еду на собаках, – запевает Яшка, – быстрых, как ветер. Я молод, как солнце, которое
выходит из-за гор после долгой-долгой ночи...
И ему становится скучно. Не от слов скучно: слова у него не скучные, хорошие слова
подбираются. Скучно так петь, как дед поёт: обо всем одинаково – о весёлом и о грустном.
Обо всём поют грустно ненцы: иначе они не умеют.
Яшка – ненец. Но он три зимы проучился в школе. В школе он слыхал другие песни. В
школе они умели петь весёлые и грустные песни. Яшка пел там вместе со всеми. И пел
лучше всех. Он один из всех учеников умел петь все песни, какие пели они в школе, –
весёлые и грустные.
Сейчас Яшке весело. И оттого, что весело, хочется спеть весёлое. Он перебирает в голове
знакомые песни: ищет, какая бы больше подошла к тому, о чём он сейчас думает. А дума у
него проста: о хорошей охоте, о хорошей жизни. О той жизни, о которой дед поёт, так и надо
петь, как он поет. Грустно надо петь о той жизни. Неинтересная то была жизнь, сегодня и
завтра – всегда одинаковая, как у птиц: есть еда – веселая, нет еды – голову повесил, ремень
стянул потуже. Нет, Яшка не хочет такой жизни. У Яшки ещё всё в будущем. О будущей
жизни людей хорошо рассказывали учителя в школе. И Яшка верил учителям. Хотел пожить
такой жизнью. А пожить такой жизнью можно, надо за неё бороться, – так говорили в школе.