Девчонка озадачилась:
-- Мне довольно, довольно моего дара, я не знаю, зачем больше. Но Великий говорил, так надо. Надо, да.
-- А кому это надо? Как ты думаешь, Мули?
Мули долго молчала, то закатывая глаза, то морща лоб умственным усилием. Латира не торопил, помешивал варево в котелке над колдовским огнём, а нав с самого начала счёл за лучшее молчать. Девушка неуверенно переспросила:
-- С-солнцу? Ве-великому Безымянному?
-- А тебе, Мули? Ты же стремилась первой пройти солнечное посвящение. Для чего оно тебе?
-- Великий говорил, он испытает на мне новый обряд, и если получится, то следующим, следующим он посвятит моего отца, Вильгрина. Мули хочет, очень хочет, чтобы отец жил вечно, а не как мама.
Латира тяжело вздохнул.
-- А ты сама, Мули, что ты собиралась делать, получив удесятерённый колдовской дар и долгую жизнь?
-- Не-не знаю... Что велел бы мне Великий Безымянный... Служила бы ему дальше.
-- А сама? Сама, чего ты желаешь? Что тебе нравится делать больше всего, Мули?
Девчонка снова надолго задумалась. Латира позволил огню под котелком почти угаснуть, прикрыл варево крышкой. От аппетитного запаха у Ромиги заурчало в животе -- Мули вздрогнула, метнула испуганный взгляд на него и по сторонам, будто очнулась. Закусила губу, резко вздохнула, заговорила.
-- О мудрый Латира, Мули нравится бродить в снегах и читать следы. Летом -- собирать полезное, что растёт. Хоть бы и вовсе не возвращалась я ни к фиорду, ни в дом деда на Марахи Голкья... А ещё любит Мули петь целительные песни. У меня сильные, сильные песни, все говорят. Только тётки отказались учить меня.
-- Почему отказались?
-- Они сказали, я глупая, плохо понимаю двуногих, а без этого знахаркой быть нельзя.
Латира лишь вздохнул и покачал головой. Снял крышку с котелка, сказал:
-- Готово! -- и стукнул ложкой по гулкому металлическому боку.
Трапезничали, как принято среди охотников, быстро и молча, пока похлёбка не остыла. Когда котелок опустел, Ромига ожидал продолжения разговора, но его не последовало. Латира прислушался к чему-то и быстро ушёл в круг. Мули долго стояла, смотрела в небо, нюхала воздух. Потом присела рядом с навом и затянула уже знакомую песенку. Знакомое покалывание под её ладонями, знакомо потянуло в сон -- Ромига снова не стал противиться.
Проснулся -- в небе догорала заря, а рядом сидела усталая, осунувшаяся Вильяра. Долгий взгляд глаза в глаза, потом колдунья осторожно протянула руку к его лицу. Медленно, едва касаясь, обвела кончиками пальцев брови и скулы, нос, губы, подбородок. Ромига млел от нежданной ласки и от самого факта, что ощущает эти легчайшие прикосновения. Подавался навстречу -- кожа зудела и чесалась, будто стянутая присохшей глиной. Вильяра едва слышно выдохнула:
-- Ты -- это ты, Ромига. Мне всё равно, как ты выглядишь, ты -- это ты.
-- Сама-то себе веришь? -- не без ехидства уточнил нав.
-- Стараюсь поверить, -- отозвалась она виновато, и тут же добавила гораздо бодрее. -- Пока я стараюсь, ты поправляешься. Кажется, эти струпья скоро начнут отваливаться. Не знаю, во что ты превратишься, и насколько тяжело мне будет на это смотреть. Но ты, главное, живи! Хочешь, я пойду с тобой в круг? Из меня сейчас такой замечательный ключ получится, -- она наклонилась к нему, приникла, коснулась губами губ.
Ромига вжался в шкуры, отстраняясь:
-- Я ценю твоё предложение, о Вильяра мудрая, оно щедрое и от всего сердца, но давай в другой раз? Ты же понимаешь: я весь в этой коросте, с макушки до пяток. Может, потом она и отвалится, но пока больно трескается. И в круг я не хочу, мне достаточно силы здесь, перед Камнем, -- поглядел ещё немного в мерцающие серебристые глаза, усмехнулся. -- Ладно, хочешь, пошли. Помоги.
Сказал и встал почти без её помощи. И пару шагов до Камня преодолел сам, припечатал ладони к шершавой тверди, опёрся. Две белые пятерни легли рядом с двумя тёмными, едва различимыми на поверхности глыбы. Два усталых, хрипловатых голоса, мужской и женский, зазвучали в унисон. Камень послушно раскрылся перед навом и колдуньей. Ромигу повело без опоры -- Вильяра закинула его руку себе на плечо, помогла идти вперёд. Над кругом ярко и тревожно мерцали звёзды, похрустывал иней под ногами... Уже середина, и они уже поют поимённое приветствие всем Камням, а после -- после можно прилечь, даже нужно... Ромига с удовольствием растянулся навзничь, пораскидал руки-ноги, глубоко, привольно дышал сладким морозным воздухом. А Вильяра... Когда она наловчилась расстёгивать гарочий комбинезон? Но раз уж расстегнула и добралась...
-- М-м-м... Пожалуйста, продолжай, мне нравится!
Удивительно, какой нежной умеет быть эта бестия, и как её нежность заводит. Подумать не мог, что хоть что-то у него сейчас шевельнётся, а вот же... И больно от сходящей коросты, и щекотно, и так сладко! Звёзды в небе перемигиваются с чёрными дырами, шалый ночной ветер шепчет на ухо: "Живой!"
Живой! Распалясь от искусных ласк, Ромига таки подмял колдунью под себя и получил всё, что мужчина получает от женщины. А сверх того, впервые ощутил, что обретает маг в круге Зачарованных Камней, когда другой маг становится ему ключом от силы.
Главное, не почернеть окончательно -- или попросту не лопнуть. А ещё от такой восхитительной полноты, от преизбытка так и тянет запеть! Хочется, можется, и пожалуй, нужно. Встать спина к спине, сплести воедино два звонких, сильных голоса. И закружиться в танце, невесомой тенью ступая по хрусткому инею, повести, завертеть вокруг себя ловкую и быструю охотницу -- восхититься, как она угадывает нужные движения, как отзывчива и легка. И долго петь и плясать вдвоём, вихрить чёрный туман среди синих и фиолетовых сполохов. И остановиться друг против друга, улыбаясь, жарко дыша, чуть склонив головы, поблагодарить, и неторопливо, рука об руку покинуть круг.
А вовне такая же ясная, звёздная ночь, и так же легко дышится, и тело так же полно силой. Ромига провёл руками по лицу, стряхивая остатки чёрной шелухи, глянул на ладони -- свои, нормальные! Посмотрел на Вильяру: тёмные чешуйки тут и там налипли на белый мех её одежды. А сама она счастливо и пьяно улыбалась, возбуждённо посверкивая зрачками.
-- Латира знал, что говорил: я сама выбрала быть ключом, я отдала тебе много, а получила от круга ещё больше. Какой же мой первый наставник был жадный и злобный дурак!
Ромига рассмеялся:
-- Правильное слово -- "был"! Кстати, ты ещё не ходила в горы за его трупом?
Колдунья вздохнула, поморщилась:
-- Кабы он там один лежал... Нет, пока не до него. Я пела, отдыхала, снова пела. Кое-как выбралась за Юни и нашими вещами, навьючила зверя и отправила к Лембе. А мне же ещё с родственниками разбираться! Дом живоедов у Синего фиорда -- как-то совсем погано звучит. Иногда я жалею, что полезла их спасать, ещё и тебя с Латирой втянула. Хорошо, ты уже в порядке.
Нав прислушался к себе:
-- Я буду в порядке, когда помоюсь, почищу одежду и поем. Вернее, поотъедаюсь день, другой, третий. Но если ты хочешь напугать свою беззаконную родню...
-- Нимрин, скажи, что ты думаешь о моей племяннице Мули? Латира пересказал мне всё. А ты наблюдал её эти дни.
Ромига неопределённо пожал плечами.
-- Я думаю, всем было бы легче, будь Мули просто безобидной дурочкой. Но она не безобидная. Доказала делом! Насколько я понимаю, за беззаконие ее следует...
Нав запнулся. В языке охотников не было глагола "казнить" -- только "убить", "изгнать" и "наказать" (оно же "проучить" и "научить"). Уточнил:
-- За убийство с живоедством полагается смерть, так?
Вильяра хмуро кивнула. Ромига снова задумался, подбирая слова. Помилования, как практики или идеи, правосудие Голкья тоже не изобрело: виноват -- отвечай, и даже мудрые не в праве это отменить. Виру охотники признавали, могли и простить, замириться с обидчиком -- но если оба живы. Не тот случай!
-- Мули не изгладила, не искупила свою вину, это невозможно. Прощать её некому, так?
Вильяра нахмурилась ещё сильнее. Ромига уточнил:
-- Ты ищешь способ сохранить племяннице жизнь?