Во что ему обойдётся их покровительство? Отчасти уже понятно, и не радует. Но тварь, которая покалечила и едва не убила его, гораздо хуже. Нужно опомниться и собраться с силами…
Нимрин, чуть склонив голову, поблагодарил мудрую Вильяру и мастера Лембу за кров, стол и заботу, за обещание защиты. Местные формы вежливых обращений сами прыгали на язык, оставалось следить, чтобы речь не звучала подобострастно или фамильярно, а непростые местные звуки выговаривались, как следует. Судя по заинтересованным взглядам обоих, он справился с задачей. Пожалуй, даже слишком хорошо.
— На какую работу тебя поставить, Нимрин? — спросил кузнец. — Ухаживать за скотом, топить печи, долбить камень, колоть лёд, грести снег? Что ты умеешь делать?
— Мне кажется, я был воином и собирателем знаний. Только, увы, я мало не помню. Я готов делать любую работу. Если позволишь выбирать, лучше в тепле.
— Будет тебе тепло, — добродушно осклабился кузнец. — Небось, на всю жизнь намёрзся, бродяга?
Улыбнуться в ответ, пожать плечами. На всю, не на всю, а намёрзся он крепко.
— Кому ты так узко ушиваешь, Аю? — спросила любопытная Дини.
— Да вот, любезный привёз с ярмарки вместо подарков тварь чёрную, страшную и костлявую, как поганый сон, — посетовала младшая жена кузнеца, сноровисто орудуя швейной иглой. — Им с мудрой Вильярой любопытно, видишь ли. А всему дому — страх.
— Погань и есть! — округлив глаза, подтвердила малышка Жуна, одна из кузнецовых племянниц. — От саней отвязывали труп трупом. А в тепле отлежался и задышал. Мы с Вяхи заглядывали в чулан, видели.
Вяхи, дочка кузнеца от старшей жены, сердито зыркнула на кузину, жестом показала, будто укорачивает чей-то болтливый язык.
— Почему никому не сказали? — рыкнула на девочек Тунья. — Хорошим охотницам пристало быть любопытными. Но молчать, когда заметили неладное, нельзя! А ну, пошли во двор грести снег! Чтоб до ночи в тёплых покоях ноги вашей не было! И ты, Дини, не рассиживайся, брысь на кухню.
Девчонки удрали, радуясь, что дёшево отделались: рука у Туньи тяжёлая. Когда затихли торопливые шаги, старшая жена начала журить младшую.
— Ума у тебя нет, Аю, одна жадность на побрякушки! Золотые серьги и бусы из синего жемчуга, а всё тебе подарков любезный не привёз? Летнюю луну тебе подавай?
— Не луну! Я зеркало просила. Стеклянное, какие делают в доме Арна.
— Глядись хоть в воду, хоть в зеркало, краше знахаркиной дочки не станешь, — скривившись, буркнула Тунья.
— Да неужто ты ревнуешь, любезная? — рассыпала смех колокольцами Аю.
Саму Аю считали очень красивой. Гораздо красивее худой, угловатой, нескладно длинной Туньи. Тунья — почти уродина. Сговор двух богатых домов привел Тунью в жёны Лембе, жениха и невесту особо не спрашивали. Не противны друг другу, и ладно. Вот родит Тунья мальчика, непременно когда-нибудь родит, исполнит долг, и сразу выгонит её любезный. Как снегом умыться, выгонит!
Аю кузнец брал уже по любви, став главою дома. Говорили многие, будто брал её за внешнее сходство с той самой знахаркиной дочкой, прежде — первой красавицей клана Вилья, ныне — его хранительницей.
— К мёртвым и мудрым не ревнуют, — отрезала Тунья. — А всё-таки тебе до неё, как зимней луне до летней.
Аю ловко перекусила нитку и взялась за следующий шов. Пусть Тунья хмурится каждый раз, когда в доме гостит мудрая Вильяра. Пусть делается от этого ещё некрасивее, чем обычно. Пусть ворчит на любезного, вместо того, чтобы хорошенько приласкаться к ним с мудрой. Не хочет знать, как хорошо на пушистых шкурах втроём…
Однако на этот раз кузнец выставил за дверь обеих жён. Остался в лучших покоях с Вильярой и чёрной поганью. Это — главный повод для недовольства Аю. Морщатся над переносьем густые, прекрасные белые брови, яростно втыкается в потрёпанную шкуру игла.
Тунья, между тем, не перестаёт ворчать:
— Опять заболтала, дурёха, своими подарками-зеркалами. А не смей пугать детей новым слугой!
— А ты сама-то не боишься?