Вильяра слушала неумелую, но действенную песнь найдёныша. Кажется, она вложила в заклятие понимания многовато себя, не соизмерила силу. И когда будила — тоже. А, не беда, тем интереснее коротать зиму!
Мудрая отослала Тунью прочь, и силою дара, жаром своим поманила к себе чужое существо. Голосом тоже позвала:
— Нимрин!
Он отбил колдовской зов, будто летящий в лицо снежок, не раздумывая. Похоже, его учили таким вещам, хорошо учили. Уставился исподлобья:
— Чего ты хочешь от меня, мудрая Вильяра?
— Ты желаешь завалить меня на шкуры. Ты очень сильно этого желаешь.
Он упрямо мотнул головой, сглотнул и ответил:
— Это твоё желание во мне. А я не знаю. Я опасаюсь прикасаться к твоему жару, прежде чем разберусь с собой.
— Ты живёшь одним моим жаром, Нимрин. Пока — только им. Это единственная защита от врага, идущего по твоему следу. Ты хочешь согреться, я хочу согреть тебя. Иди ко мне, Нимрин.
— Кувыркаться с тобой — единственный способ?
— Для тебя сейчас, да.
Вильяра не стала ждать новых вопросов. Она знала, что делает, знала, чего хочет. А у разодранного на части духа — откуда силы на сопротивление? Да и зачем сопротивляться-то?
Жар, ласковый и щедрый, наполнил тело Нимрина жизнью. Жар неистовый, неудержимо влекущий. Нимрин падал в пропасть, зажмурив глаза от блаженства и страха. Почему страха? Падал? Ну да, колдунья облапила его и опрокинулась навзничь, увлекая за собой. А губы её он нашёл сам, и груди, и… Вошёл туда, куда настойчиво приглашали. Смутно помнил привычку осторожничать, беречь женщину, а делал ровно наоборот. Вломился грубо и резко, зачастил. Вместо ожидаемого недовольства, едва не растаял в свирепом наслаждении Вильяры. Окончательно потерял края, верх и низ, желанное и нежеланное, своё, чужое…
Кончив, лежал, пустой и лёгкий, на груди колдуньи. Ощутил, как её горячий язык ласково щекочет ему ухо, потом шею. Кое-как выдернул себя из забытья, приподнялся, посмотрел в глаза — утонул в двух мерцающих серебристых омутах. Нет прошлого, нет будущего, лишь настоящее. Нет силы, нет воли… А что тогда вообще есть?
— Вильяра, кто я?
— Нимрин, — она ласково улыбнулась и снова притянула его к себе. — Не спеши, бродяга, ты ещё недостаточно согрелся. Твоя весна ещё не скоро.
Слова сказались сами:
— Ты — моя весна! Ты — моё великое солнце и светлейшая луна. Ты — тепло моего дома и пламя моего горна…
Нимрин осёкся. Дом у него, наверное, где-то был, а горна не было, точно. Что он несёт? И колдунья, разом напрягшись, перекатилась, подмяла его под себя, зарычала в лицо. Сперва нечленораздельно, потом словами:
— Спрашиваешь, кто ты? Зеркало кривое! Эхо в пустой башке! Одевайся, и пусть тебе покажут твоё место. Дерьмо талое!
Укусит? Ударит? Нет. Встала, подобрала штаны, скользнула в них, рывком затянула вздёржку пояса. Пошарила на столике со снедью, рванула зубами найденный кусок. Скалила клыки, прожигала злым косым взглядом, пока он разбирался с обновками из чужих обносков.
Понял уже, что хозяева дома не ходят в жилых комнатах обутыми и в куртках. Может, им жарко, а ему — нет. Без прямого приказа Нимнин не собирался мёрзнуть. Шнуруя завязки меховых сапог, отметил: руки знают, что делать, словно не в первый раз. Как Вильяра ухитрилась запихнуть ему в голову не только язык, но и бытовые навыки, и умиротворяющую песню-заклинание-завывание? Кстати, не пора ли завыть самому? Но свирепая гримаса на лице Вильяры уже сменилась задумчиво-печальной. Интересно, на какую больную мозоль Нимрин ей наступил?
Если подумать, горн — атрибут кузнеца, и здешний хозяин — кузнец. Колдунья обозвала Нимрина зеркалом, эхом. Нимрин случайно повторил речи Лембы? А чего злиться-то? Кузнец и колдунья вместе. Они делают друг с другом, что захотят, к полному взаимному удовлетворению. И не стесняются никого. Что не так? Любопытная загадка, если бы в Нимрине сохранилась хоть толика любопытства. Но кое-что он решил прояснить для себя сразу.
— Вильяра, я прошу прощения за опрометчивые слова.
Поймал ещё один тяжёлый взгляд, но колдунья не разъярилась вновь. Значит, можно продолжать.
— Я не знаю, чем я тебя задел. Но я надеюсь, ты не отказываешь мне в защите и покровительстве? Твоё обещание в силе?
Вильяра сморщила нос, фыркнула.
— Я храню свои обещания и не отказываюсь от данного тебе. Иначе ты сдохнешь, а я хочу видеть тебя живым. Вся зима впереди, скучно.
Нимрин встал со шкур, слегка поклонился — то ли колдунье, то ли столику с едой.