Я полюбил душой глубоко
Заводский грохот и огонь.
Насыщена железным соком
Моя шершавая ладонь.
1923
Борис Турганов
Товарный 209 238
Широки страны моей просторы:
протянулись без конца и края.
По ночам — сверкают семафоры,
и рожки сигнальные играют,
и уходят в дымные дороги,
в дальние, глухие перегоны
по крутым подъемам и отлогим
красные товарные вагоны.
… … … … … … … … … … … …
Ветер налетал, метал и плакал,
заливался, завивался выше.
Дождик покрывал блестящим лаком
станционные худые крыши.
Эшелон грузился у товарной,
и погрузка шла — без замедленья.
Знали мы: готовит враг коварный
снова на Советы наступленье,
знали мы, что пану поклониться
для рабочих — нынче несподручно.
И повез нас к западной границе
паровоз — насмешливый разлучник.
Наши хлопцы — сжались тесным
кругом,
крепко помнили, зачем мы едем,
и вагон товарный был нам другом,
согревал и двигал нас к победе.
И сильнее памяти о доме,
и сильнее, чем глухая осень —
мне запомнился вагонный номер:
209 238.
… … … … … … … … … … … …
Не задаром, видно, хлопцы бились, —
мы покой завоевали прочный.
Время шло, мы сроки отслужили,
и настало мне идти в бессрочный.
Дома много всяческой заботы:
незаметно день за днем проходит.
Позабыл я за своей работой
о тяжелом, о двадцатом годе.
И, довольный этой мирной долей,
жил я, ни о чем не беспокоясь,
но однажды, возвращаясь с поля,
повстречал в степи товарный поезд.
Проходили медленно вагоны —
много хлебного, большого груза.
Я гляжу — и вдруг неугомонно
сердце заворочалось под блузой.
Сразу встала, в орудийном громе,
та глухая, боевая осень:
увидал я старый-старый номер
209 238.
Понял я: он длится, бой жестокий,
только биться надо — по-другому.
…И, взбежав по насыпи высокой,
отдал честь товарному вагону.
1925
Иван Филипченко
Беднота
Как ветви леса, тянутся их руки,
Над нами образуя грозный свод
Из кистей, пальцев желтых, точно йод,
Их устремленных лиц глаза, как люки.
В чаще глухой, чем дальше, тем огромней
При свете фосфорических их глаз,
Себя кляла ты и клялась не раз
На камне камня не оставить — вспомни.
Ты в землю зарывалась, в рудники,
И там твои подземные скитальцы
Искали злато — кольца лить на пальцы —
И камни, как созвездий огоньки,
На пальцы их, — когтистые крючки.
Ты — прообраз солнца
И солнца не видишь,
Для тебя оно град невидимый Китеж,
Ты сила сил, а зовешь оборонца
И всегда на свою погибель.
Вечеров вблизи и вдали быль,
Ночей искрометная маска, —
Огни синелунных шаров, словно звездный
каскад.
Пылание тихое ламп, мерцанье каминов,
лампад,
Ты зажгла своими руками.
Да будет свет, огня полуночная пляска,
На радость и счастье в космическом храме,
Но пока в вертепе стыда, торгашей и убийц,
Перед кем века склонялись ниц.
Да будет свет, а сама во мраке живешь.
Ты за медный ломаный грош
Несчетностью согнутых спин,
Шевелишь миллионами рук, миллиардами
пальцев.
Столько нежных страдалиц, кротких
страдальцев,
Где все как одна, все, все как один.
Все единым взмахом, единым жестом,
За скудный хлеб, кочевые, обреченные
переездам,
Обувают властительных, одевают они
именитых, —
«Да будет красота!»
Но воск на рабочих ланитах,
Кандалы на ногах, на плечах одна
тяжесть креста.
Рассвет и день под палящим солнцем,
до ночи,
Льешь пот на чужом лугу и на поле,
На фабрике душу дробишь до безумной
боли,
На заводе кромсаешь кости неумолимей,
жесточе,
Погребаешь себя на дне шахт юга, —
Доколе, доколе, доколе!
«Да любите друг друга».