А в воскресенье на базаре
Сноха слыхала от снохи,
Что по ночам у них в разгаре
Собранья, песни и стихи.
И девки явно, без обмана,
Задорно признаются там —
Любили Бедного Демьяна,
Когда читали по складам…»
Ах, разве можно без волненья
Внимать бесхитростным речам,
Когда нащупано биенье
Животворящего ключа!
Заглянет ли в такую местность
Тупая дедовская грусть,
Когда улыбчивой невестой
Глядит разбуженная Русь!
Эх, не напрасно тяжкий молот
Вздымали сотни крепких рук,
И орудийный гул по селам
Перекликался на ветру!
Страна ль бедняцкого сословья
Глядит в сыновние глаза,
Где за излучиной коровьей
Просторный каменный вокзал?!
И мать, Заморина слободка,
Села Серебряных Прудов,
Идет уверенной походкой
И четким шагом городов…
И только в длинных небылицах
Да на страницах старых книг —
Скакать косматой кобылице
Беспутьем ковылей тугих.
1918–1923
Старый рабочий
Хозяин боевых годов,
Он знает души городов,
Он знает тяжесть рабских дней
И знал, какой тропой идти,
О прямого не свернув пути.
И внуку позднему стыдиться
Не доведется в свой черед,
Когда страница за страницей
Он повесть дедову прочтет…
Легко ль от отчего порога
С котомкой горя на плечах
Шагать ухабистой дорогой
И след сельчанам намечать,
И много-много лет в токарной
Упругость мускулов пытать
И на допросах у жандармов
Лица позором не пятнать.
Потом с острога на острог
Выносливым упорством ног
Простор Сибири проверять
И силу воли не терять.
И по тайге бескрайной снова
Бежать, скрываться каждый раз, —
Не потому ль черты лица суровы
И необманчив зоркий глаз?!
Не потому ль ударил час расплаты
И раскатился гулом за моря
И стала самой памятною датой
В истории победа Октября!
1923
Алексей Самобытник
Революция
I
Тебе б гигантским, тяжким ломом
Дробить унылой жизни льды
И поднимать мятежным громом
Суровых пахарей труды.
Тебе б дождей веселых бусы
Рассыпать на землю, любя…
Но робкие душою трусы
Позорно предали тебя.
Идя с опущенным забралом,
В борьбе кружась, как муравьи,
Они пред гордым капиталом
Склоняли головы свои.
И лживым, сумрачным покровом
Тебя сковали на заре,
Но ты рванулася и снова
Весной запахло в Октябре.
II
Не ты ль на злобные утесы
Взметнула гневные полки?!
Как волны, движутся матросы
И мечут гром броневики.
Дрожит земля победным гимном,
Аврора гордый шлет снаряд, —
И падает надменный Зимний
К ногам рабочих и солдат.
А ты в лицо стальным декретом
Бросаешь весело врагам:
«Я вновь жива, вся власть Советам,
Вся власть мозолистым рукам».
Да будет дух твой вечно молод,
Как в море пенистый прибой, —
А в стяге Красном над тобой
Горят, как солнце, серп и молот.
Рабочий клуб
В раскатах будничного гула
Мне отдых сладкий мил и люб,
Недаром сердце потянуло
В родной очаг — рабочий клуб.
Сегодня там огромный митинг:
Колчак разбит на Иртыше…
Какие песни загремите
В моей взволнованной душе?..
О, в тихом зале, тихо рея,
Забрезжит Красный Петроград
В просторах страждущей Кореи,
В огне парижских баррикад…
Кто жаждет солнечных сверканий
Сквозь гнет кровавого дождя,
За мной!.. И гул рукоплесканий
Покроет старого вождя.
А после — шум и разговоры:
— Билеты? Есть. А кто поет?
— Антанту ждут переговоры…
— Эх увеличить бы паек!
— Борьба и творчество — наш
лозунг!
— Ты прав, да, трудно воевать.
Но, не изранив рук, и розу
В саду весеннем не сорвать…
— Семейство здесь? — Давно в деревню
Отправил, горе с лишним ртом…
Беседа музыки напевней
Вокруг рокочет, а потом…
К буфету двинется, качая
Меня, толпа, чтоб в свой черед
Добыть стакан несладкий чая
И скромный, скромный бутерброд.
Но грянет музыка, и дальний
Утихнет гул в живой волне…
А я в задумчивой читальне
Один останусь в тишине.
Чтоб у забытого мольберта,
Достав заветную тетрадь,
Под гул далекого концерта
Стихи для «Правды» набросать.
Григорий Санников
В ту ночь
Я помню кладбище железное
большое:
За городом,
В широком тупике,
Рядами черными стояли паровозы,
Скованные сном.
А перед ними храмом опустелым
Уныло высилось кирпичное депо.
Оставив службу, горны потушив,
Ушли рабочие сражаться.
Ушли…
И длинные, пустые тянулись дни.
Не громыхало,
Не лязгало железо,
Не грохотали молотки.
И только дождь
Пронзительный и пестрый
Струился долго и упорно
На это кладбище большое,
На эту мертвую и сумрачную мощь.