— Нравится? — спросила Снежана.
Ребята не ответили, да и вопрос был риторическим. Она не могла не видеть по их лицам, что им нравится.
Многоэтажные отели первой линии в Кемере или Патайе поражали своим величием и грацией. Они вздымались как горы, но горы — могучи и непоколебимы, а отели — всего лишь человеческие муравейники. «Привал путника», особенно в своем нынешнем состоянии — почти без постояльцев, не походил на муравейник, он полностью оправдывал свое название: был именно привалом усталого путника.
— Вы на машине?
— Да, — ответил Витя.
— Машину можно загнать к нам на стоянку за рестораном. Перенесете вещи — приходите ко мне в кабинет с паспортом.
Когда Витя ушел, Виола не стала раскладывать вещи. Собственно, ей и раскладывать-то было нечего. Она просто вышла на крыльцо и опустилась в кресло, сев так, чтобы заходящее солнце было за ее спиной, а возвышающаяся перед отелем гора — перед глазами. По меркам альпинистов эта гора, конечно, была просто холмиком — взобраться на ее вершину по пологим зеленым склонам наверняка смогла бы и сама Виола, не имеющая ни малейшей подготовки, но ей нравилось думать о ней как о горе.
Где-то за спиной Виолы, метрах в пятидесяти, шумела Катунь. Солнце красило багрянцем склон горы. В траве у ног пели цикады, а чуть поодаль по отелю вальяжно шествовала черная кошка, явно чувствовавшая себя истинной хозяйкой этого места.
Жизнь была хороша…
— Я устала! — сообщила Виола вернувшемуся Вите. — Устала и хочу в душ и спать.
— Спи, кто тебе мешает?
— А ты?
— Я посижу еще, — ответил он, — ты уйдешь, освободишь кресло, и я посижу. Я еще в Швейцарии полюбил смотреть на горы.
— Почему?
— Просто нравится. Кто-то любит смотреть на рыбок в аквариуме — их это успокаивает. Кто-то — на город с балкона… Помню, в одном фильме был герой, который очень любил смотреть на муравейники. На всю рабочую суету муравьев… Это наводило его на мысли о том, что мы — тоже вроде муравьев, спешим куда-то, торопимся… Если бы муравьи догадались поднять головы вверх — они бы увидели склонившегося над ними человека! Громадного, страшного, способного каждым движением убить сотни их собратьев… наверняка они бы подумали, что человек — это бог, создатель и творец. Но муравьи, занятые своей суетой, не смотрят вверх. А я вот пытаюсь смотреть… Смотрю на горы и думаю: может они на самом деле живые? Может, они смотрят на нас, как тот мужик в фильме смотрит на муравейники? Наблюдают, оценивают, соотносят со своей жизнью? И думают: как хорошо, что мы никуда не спешим!
— Да ты просто поэт…
— Это не я. Это Надя такими видела горы. А я — просто проникся ее словами. Помню, когда она заговорила об этом впервые, когда сравнила горы с людьми, я сказал: «А если с горы вдруг сходит оползень, погребая под собой целые деревни, то эта гора просто была просто молодой и глупой. Как ребенок, который разрушил муравейник из простой шалости». Надя со мной не согласилась. Она сказала, что если такое случается, то гора просто оступилась и нечаянно наступила на человеческий муравейник. Не со зла, не из шалости. Просто оступилась, не удержав равновесия… Знаешь, сидя вот так вот, хоть здесь, хоть в Гриндевальде, легко поверить в то, что Надя была права.
Виола встала, жестом приглашая Витю занять кресло.
— Я пойду тогда в душ. И спать! Глаза закрываются… Слишком много событий для одного дня.
— Иди. Я посижу еще немного… Я там второе одеяло принес, а то с тебя станется в одеяло завернуться и меня мерзнуть оставить. В качестве мести за двуспальную кровать!
Виола ушла и долго стояла под душем, словно стараясь компенсировать всю ту воду, которую должны были вылить сегодня на нее в честь Ивана Купалы, а заодно смывая с себя пыль, грязь и душевные переживания этого дня. Когда она вернулась в номер, за неимением пижамы надев самую длинную из купленных сегодня футболок, Витя все также сидел на крыльце и смотрел на гору. Правда, ей показалось, что услышав шаги ее босых ног, он вытер глаза рукой, сделав вид, что просто сидит и любуется пейзажем, а глаза у него красные просто от усталости. Виола присела перед ним на корточки и, протянув руку, взяла его ладонь в свою.
— Пойдем спать! — сказала она. — Завтра будет лучше.
— Чем сегодня?
— Чем всегда. Завтра тебе не придется никого похищать — я уже буду рядом с тобой. И мы поедем кататься по Алтаю. Куда мы поедем, кстати? Ну, кроме чемальской ГЭС?
— Не знаю… Я как-то не планировал ничего. Спросим завтра у Снежаны, что она рекомендовала бы посмотреть, какие тут поблизости есть достопримечательности.
— А давай завтра заберемся на эту гору? Она вроде бы неприступной не выглядит… Никогда не стояла на вершине горы… Интересно, каково это?
— А давай! — улыбнулся Витя. — Я как-то вершин тоже никогда не покорял. Надо попробовать.
— Тогда пойдем спать?
— Иди. Я еще немного посижу. Подумаю. Приведу мысли в порядок. Ты права, завтра будет лучше, уже хотя бы потому, что я завтра буду не один.
— Ты теперь никогда не будешь один. Я тебя не брошу.
Взгляд Вити изменился. Стал пристальным, серьезным, словно он пытался заглянуть Виоле в душу.
— Даже зная, кто я?
— Да.
— И зная, сколько на моих руках крови?
— Да.
— И даже если я убью еще кого-нибудь? Снова на твоих глазах!
— Да, — твердо ответила Виола, — но только не за деньги. Если тебе придется убивать для того, чтобы защищаться. Но даже в этом случае — постарайся просто напугать людей, заставить их сбежать. С твоими способностями у тебя это получится, я уверена.
— Я - рак, — упрямо сказал Витя, — я умею только убивать.
— Значит, учись быть человеком, а не раковой опухолью! — возразила Виола, вставая. — Все! Я — спать, а то мы с тобой опять спорить начнем о том, кто ты и сколько тебе жить осталось. Мне все равно, кем ты был раньше и что себе напридумывал, я из тебя все равно человека сделаю. Нормального человека. Ну, или в меру ненормального, как я. Надоест тут сидеть — приходи. Но если ночью ко мне под одеяло полезешь — спать будешь на полу. Понял?
— Понял! — улыбнулся Витя.
И когда Виола уже вошла в номер, добавил:
— Спасибо тебе за день!
— Всегда пожалуйста! — крикнула она, ложась в постель и заворачиваясь в одеяло. На секунду ей захотелось добавить: «Тебе спасибо, что похитил!», но как-то очень уж глупо это звучало.
Виоле, в общем-то, тоже было о чем подумать и что уложить в голове, но она слишком устала, и провалилась в сон практически сразу, как только ее голова коснулась подушки. Она не видела, как Витя пришел в номер, когда окончательно стемнело, и как долго стоял возле кровати, глядя на нее. Не слышала, как осторожно, стараясь не шуметь, он ложился в постель, и не чувствовала, как он погладил ее по голове, поправляя растрепавшиеся волосы. Проснулась она только около семи утра, с удивлением обнаружив, что спала, прижавшись щекой к витиному плечу, и положив правую руку на его широкую грудь. Виола смутно припоминала, что ночью ей снился какой-то кошмар — начался метеоритный дождь и с неба сыпались громадные камни, но она обняла Витю и так и стояла, пока все не закончилось, твердо зная, что он перехватит все падающие на нее валуны с помощью своего дара. Зная, что он не пострадает и не даст пострадать ей. Видимо, таким образом сон наложился на реальность.
Виола убрала руку и отодвинулась в сторону. Не потому, что прикосновение к витиной коже было ей неприятно, а скорее наоборот, потому что лежать, положив голову на его плечо было непозволительно сладко. Отодвинулась и снова провалилась в сон, еще на час, уже без кошмаров и дурных мыслей, чтобы проснуться от упавшего ей на лицо солнечного луча.
Наступило воскресенье, и Виола вступала в него в прекрасном расположении духа.
Воскресенье, 8 июля, Шрам встретил в небольшом отеле «Манжерок» на берегу Катуни. Из окон его номера-люкс, расположенного на втором этаже двухэтажного деревянного домика, открывался прекрасный вид на величественные горные вершины, различимые даже сейчас, в полуночной темноте, но Шрам не смотрел в окно.