– Я не желаю с тобой разговаривать! – Энн крутнулась к Тому, едва не расплескав ведро.
– Нет! – крикнула Сеси.
Энн застыла, рассматривая далекие холмы и первые звезды. Глядя на юношу по имени Том, Сеси заставила ее пальцы разжаться и выронить ведро.
– Вот видишь, что ты наделал!
Том подбежал к ней.
– Видишь, что я из-за тебя сделала!
Том выхватил носовой платок, нагнулся и начал со смехом вытирать ее туфли.
– Убирайся!
Энн пнула руку Тома, но он только опять рассмеялся; Сеси видела размер и посадку его головы, крупный нос, живо блестящие глаза, ширину его плеч, твердую силу его рук, осторожно орудующих носовым платком. Глядя вниз из своего убежища на чердаке ладного тела Энн, Сеси дернула тайную чревовещательную веревочку, и прелестный рот распахнулся:
– Спасибо.
– О, так мы, оказывается, умеем быть учтивыми!
Запах кожи от его ладоней, запах автомобиля от его одежды коснулся нежных ноздрей, и далеко-далеко, за ночными лугами и осенними полями, Сеси пошевелилась на своей постели, словно увидев сон.
– Уж только не с тобой! – вскинула носик Энн.
– Тсс, тсс, говори поласковее,– сказала Сеси и направила пальцы к макушке Тома. Энн тут же их отдернула.
– Я совсем сошла с ума!
– Точно, – кивнул Том, по его лицу блуждала растерянная улыбка. – Ты что, хотела до меня дотронуться?
– Не знаю, я ничего не знаю! Уходи! – Ее щеки пылали, как угли.
– Чего ты боишься? Убегай, я же тебя не держу. – Том распрямился. – Ну так как, передумала? Ты пойдешь со мной на танцы?
– Нет! – твердо сказала Энн.
– Да! – закричала Сеси. – Я никогда еще не танцевала, не носила длинное шуршащее платье. Я никогда еще не испытывала, что это такое – быть женщиной, танцевать, папа и мама мне не разрешают и не разрешат. Собаками, кошками, кузнечиками, листками – я побывала всем на свете, только не пробуждающейся женщиной в такую, как эта, ночь. Ну пожалуйста, мы должны пойти на танцы!
Она расправила свои мысли, как пальцы руки, вдеваемой в новую, непривычную перчатку.
– Да, – кивнула Энн Лири. – Не понимаю почему, но я пойду сегодня с тобой.
– А теперь домой, скорее! – крикнула Сеси. – Умойся, скажи родителям, надень платье. Скорее, скорее!
– Мама, – сказала Энн, – я передумала.
Машина с ревом улетела. В доме, куда вернулась Энн, закипела бурная жизнь; в ванне плескалась горячая вода, мать бегала, набрав в рот целый частокол шпилек.
– Что с тобою, Энн? Он же тебе не нравится.
– Да, не нравится. – Энн замерла: островок неподвижности в море лихорадочной суеты.
– Но это же прощание с летом! – подумала Сеси. – Возвращение лета перед приходом зимы.
– Лето, – сказала Энн. – Прощание.
– Самое время потанцевать, – подумала Сеси.
– …танцевать, – пробормотала Энн.
А потом она была в ванне, и мыльная пена на ее гладких, как у нерпы, плечах, и маленькие гнезда пены у нее под мышками, и теплая плоть ее грудей скользила в ее ладонях, и Сеси шевелила ее губами, складывая их в улыбку, подгоняла ее тело и не давала передышки, иначе все может рухнуть. Энн Лири должна все время двигаться, действовать, намылиться здесь, ополоснуться там, подняться из ванны.
– Ты! – Энн увидела себя в зеркале: сплошь белизна и румянец, лилии и гвоздики. – Кто ты такая?
– Семнадцатилетняя девушка. – Сеси глядела из ее фиалковых глаз. – Ты не можешь меня увидеть. Ты знаешь, что я здесь?
– Что-то тут не так, – покачала головой Энн. – Наверное, моим телом завладела предосенняя колдунья.
– Почти угадала, – рассмеялась Сеси. – Одевайся!
Прекрасное ощущение тонкого шелка, ползущего по шелковистой коже. А затем – окрик со двора.
– Энн, Том вернулся!
– Скажи ему… нет, подожди. – Энн села на стул. – Я не пойду на эти танцы.
– Что? – возмутилась ее мать.
Сеси испуганно вздрогнула. Ведь ясно же было, что нельзя оставлять Энн без присмотра, ни на секунду нельзя, ни на полсекунды. А тут вдруг донесся рев машины, спешащей через залитое лунным светом поле, и ей захотелось найти Тома, посидеть немного в его голове и ощутить, что это такое – быть двадцатидвухлетним юношей в такую ночь. Она было кинулась ему навстречу, а теперь пришлось вспугнутой птицей, опрометью летящей в оставленную клетку, стремглав нестись в смятенную голову Энн.
– Энн!
– Скажи ему, чтобы уходил!
– Энн!
Но Энн была непреклонна.