И полагаю, что имею право именно в этом аспекте высоко оценить роль моего поколения в этот первоначальный, может быть, самый трудный, прежде всего психологически, период войны. Вчерашние мальчишки и девчонки, пришедшие в армию перед самой войной, были размещены в пограничных округах, на которые обрушился первый сокрушительный удар находящейся в зените своей мощи, не знавшей поражений германской военной машины. И они выстояли, главное, духовно выстояли («выдюжили», как писал в одной из статей А.Н. Толстой), заложив первые основы перелома, а далее — и разгрома врага.
Собственного же участия в войне коснусь лишь слегка. Прежде всего, кратким было оно само: началось, как я уже отметил, в первые дни войны, а уже в конце июня я получил первое — легкое ранение (осколком авиабомбы), правда, в строю остался, не уходя даже в санбат. Затем было второе ранение — пулей на излете в ногу; в октябре третье — средней тяжести (прикладом автомата по голове); наконец, четвертое — тяжелое (разрывной пулей в локоть левой руки). Еще дважды был контужен, потому в конце марта 1942 года, после почти пятимесячного пребывания в омском военном госпитале я был отчислен из армии, и воинская карьера моя пресеклась (как видите, даже до генерала не дослужился).
Это первое. Второе: я не принимал участия во взятии ни одного города, но участвовал в сдаче многих. Писать об этом тяжело, а прикрываться общей ситуацией — малодушно. Бесследно такие события не проходят, а прокламировать их если и возможно, то с предельной скромностью. Поэтому я ограничусь кратким описанием лишь отдельных эпизодов, прежде всего, в тех редких случаях, когда память сохранила фактические их показатели (никаких дневников я не вел, да это и было строжайше запрещено).
Надо отметить, что отступление корпуса в первые недели войны от линии «старой» (до 1939 года) границы общим направлением на Старую Руссу проводилось очень регулярно, умело и, насколько я могу судить, с минимальными потерями, в чем безусловная заслуга опытного военачальника, командира корпуса — генерал-майора (в конце войны — генерал-лейтенанта и начальника управления боевой подготовки бронетанковых войск Советской армии) И.Д. Черняховского. То же следует сказать о командующем 5-ым мотоциклетным полком, входившем в состав корпуса, — полковнике (в конце войны генерал-майоре) К.Н. Виндушеве. В середине июля названный полк столкнулся с крупным соединением немецких войск у села Клин Ленинградской области и в результате упорного двухдневного боя заметно его потеснил. При этом ряд единиц нашего оружия (прежде всего, пушек и минометов) был поврежден, и командование приняло решение заменить его в артиллерийских складах под Старой Руссой, до которой от села Клин было немногим более ста километров. Отмечу, что от участников боя неоднократно приходилось слышать горькое замечание: «Ну вот, уже и до Клина докатились!», — при этом имелся в виду, конечно, город Клин Московской области. Через три месяца шутка превратилась в действительность, и жесточайшие бои шли уже именно под «тем» Клином, правда, это уже знаменовало и первые симптомы разгрома немецкой военной машины, разгрома нарастающего и неотвратимого. Но пока еще речь шла о Клине северо-западном, на старорусском направлении и немецкой группе, сил своих еще не растратившей. Отмеченный выше успех у этого Клина общей ситуации на данном участке фронта изменить не мог.
Машины с поврежденной техникой, подлежащей обмену в Старой Руссе, составили довольно значительную колонну: не менее восемнадцати плюс одна санитарная, даже с сантехником, надеявшимся пополнить комплект медицинских материалов. Командовать эшелоном назначили незнакомого мне пехотного офицера, а помощником его — меня (в упомянутом выше бою я был легко ранен). Вся документация и карты движения были у пехотинца, я же записывал, а больше запоминал названия отдельных деревень, что в дальнейшем оказалось очень полезным. По дороге в Старую Руссу мы подверглись нескольким нападениям немецких самолетов, но не слишком активным и безрезультатным (в некоторых машинах были зенитные пулеметы). Но все же двигались рассредоточенно и отдельными группами. Доехали часа за три без потерь и без особых приключений. Последние начались в городе. На артиллерийских складах вооружение нам не заменили (было исчерпано), но выдали довольно большое количество боеприпасов и несколько новых дегтяревских пулеметов. Оттуда наш пехотный офицер вывел нас в город, по указанию местных патрулей рассредоточил на одном из единичных, не заполненных еще пустырей, приказал ждать и исчез. Ждали долго, несколько часов. Обращение к патрулю и даже в комендатуру ни к чему не привело. Только колонна пополнилась «бронетехникой»: подъехал маленький броневичок (если память не изменяет, Т-20, на шасси основной тогдашней нашей «легковушки» М-1 — вот этакая мощь), и шофер спросил о пути в одну из запомнившихся мне деревень, после чего присоединился к нам. К нему я и пересел, с трудом нашел грунтовую дорогу, по которой мы приехали, и вывел колонну из города почти вслепую, ориентируясь по случайно сохранившимся в памяти названиям деревень. Местность была почти совсем открытая. В небе полностью господствовали немецкие самолеты (спасибо, единичные). Растянувшаяся колонна буквально проскакивала небольшими группами от деревни к деревне. И стали попадаться отдельные солдаты в расхлестанном виде и остатками пехотной формы, деморализованные; они сообщили (с явным преувеличением), что противник у деревни Клин подтянул новые силы, в том числе танки, прорвал фронт и движется на восток, на Старую Руссу. Достоверность этой информации была невелика, но рисковать эшелоном я не мог. Поэтому, оставив машины под деревьями большого села, я решил произвести разведку на броневичке, продвинувшись к видневшейся в километрах двух-трех впереди роще. И подъехав к ней почти вплотную, попал под довольно активный автоматный обстрел, а также успел увидеть две машины с немецкими солдатами. Силы явно были неравны. Блестяще проявил себя шофер броневичка: он моментально съехал в кювет и буквально вылетел из него развернувшись, нырнул вновь, проехал по низу метров 200 и лишь тогда вынырнул на грунтовую дорогу. Я же при каждой возможности отстреливался из ДТ (дегтяревского танкового пулемета). Очевидно, число немцев в роще было ограниченным, но подходящие машины могли резко изменить обстановку. Во всяком случае, эшелон надо было уводить. Причем ближе к рассвету: дорога оставалась малознакомой, а использовать фары было нельзя. Поэтому вначале были сохранены и станковые пулеметы на флангах, и прочие оборонительные меры, а в третьем часу ночи (было середина июля!), стараясь минимально нарушать тишину, мы почти ощупью двинулись к Старой Руссе. По моим расчетам оставалось до нее километров сорок. Километров за двадцать пять до города мы были остановлены отрядом управления особых отделов (НКВД) и далее ехали с сопровождением. Личное оружие у меня отобрали, а вся документация осталась у исчезнувшего офицера. Машины по приезду в город разместили в большом парке Дома Красной армии и поставили к ним свою охрану. Нас же с шофером броневичка увели в помещение указанного управления и разлучили (больше я его не видел). Дом был уже полностью подготовлен для своих печальных функций: окованные двери, решетки на окнах, часовые на обоих этажах. Поставили в очередь, спасибо, короткую. Из окованных дверей выводили людей с сорванными петлицами, без ремней и шнурков, полагаю, что офицеров. Форма, в основном, прибалтийская. Разговоры были запрещены. Когда пришла моя очередь, меня резко втолкнули в комнату, где перед зарешеченным окном сидел офицер с лежащим перед ним на столе пистолетом, который тут же был направлен на меня с криком: «Почему сбежал с передовой? Откуда спер боеприпасы, без которых фронт задыхается?». Отвечать всячески не давали, но именно ответы мои и переменили обстановку. Спасла меня святая уверенность в невозможности в нашей стране, а особенно сейчас, никакой несправедливости (о подобных ситуациях я понятия не имел). И оповестив своего «собеседника» о том, что я комсомолец и курсант, я, перекрикивая его, стал излагать всю нашу историю. Тут он сбавил тон и переспросил все, что касалось исчезновения командира эшелона с документацией, а более всего — места моей перестрелки с немцами и расстояния его от города. К счастью, я запомнил название ближайшего к этому месту села: в нем я оставлял эшелон. Явно взволнованный моими сообщениями офицер оставил меня под охраной двух солдат и вышел. Видимо, звонил в артиллерийские склады и «по начальству». Вернулся быстро и уже нормальным тоном сказал: «Пойдешь к коменданту города, все повторишь. Пойдешь под конвоем. Да не вздумай сбежать!». И одному из солдат: «Вернуть оружие!». Далее — абсурд №1. Иду я по середине улицы Старой Руссы в комендатуру с СВТ (самозарядной винтовкой Токарева) и гранатой Ф-1 под конвоем пожилого хромающего солдата...