После вкусного завтрака мы вместе с заведующей здравотделом Шараповой на бричке, запряженной двумя слабыми конягами – единственном транспорте всей медицины района, поехали в Надушиту. Наш ездовой Василь, молодой, почти еще мальчик, молдаванин в черной дырявой шляпе, погонял голодных лошадей, прикрикивая на них: «Но, Роза! Но, Монастырь!» Так странно их звали. Солнце заливало не по-майски жаркими лучами высохшие поля. Молдавия уже второе послевоенное лето переживала тяжелую засуху. Растрескавшаяся, как от ран, земля, редко взошедшие колосья среди чертополоха жаждали дождя. Разрушенные войной деревни, неурожай, голод – такой предо мной предстала цветущая Молдавия. Говоря об этом, моя спутница будто оправдывалась и сочувствовала мне, что я прибыл сюда в такое неудачное время.
Наши лошади из последних сил преодолели изрядно высокую горку, и мне открылся пейзаж большого села, расположенного, как в колыбели, между двумя горами. Это была Надушита. Опустевшие, притихшие улицы, бледные иссохшие лица ребятишек с большими голодными глазами за стеклами окон, частые столбы с крестами – это все производило тяжелое впечатление при въезде в село.
Наш «экипаж» остановился у ступенек деревенской амбулатории. «Вот это наше поместье», – сказала мне мой шеф. Нам навстречу вышел местный фельдшер, молодой здоровый молдаванин, не знавший ни слова по-русски, но Шарапова почти свободно говорила по-молдавски и представила меня ему. Амбулатория занимала несколько красивых просторных комнат. Раньше здесь жил зажиточный крестьянин, который после войны уехал к немцам. Комнаты были пусты, кроме столика и пары табуреток – почти ничего.
Мы вошли в боковую дверь – в нос ударил отвратительный запах человеческих экскрементов и алкоголя. Моим глазам открылась печальная картина: грязная, в полном беспорядке комната, в большой деревянной кровати – длинная, до костей исхудавшая женщина, смотрящая на нас равнодушными глазами с широко раскрытыми зрачками. Это была Алла Ивановна. Шарапова мне еще по дороге рассказывала, что когда-то она была женщиной редкой красоты. Во время войны, когда румыны оккупировали Бессарабию, Алла Ивановна пережила личную трагедию и очень скоро после этого начала скатываться в пропасть… Еще нестарая женщина, на грязных подушках с распатланными волосами, она производила впечатление высохшей старухи. Шарапова ей сообщила, что я прибыл на работу на ее место, но Алла Ивановна лишь кивнула головой, что должно было означать, что ей все равно. На этом наша первая беседа закончилась.
Как хозяин поместья, я выбрал себе для жилья комнату по вкусу. Но, так как кроме четырех стен там ничего не было, я принял приглашение фельдшера поселиться у него. В моей памяти запечатлелся первый вечер в Надушите. После того, как моя начальница уехала в Дрокию, я себя почувствовал осиротевшим. Я не знал куда деться и пошел шататься по улицам, знакомиться с местными достопримечательностями. Начало уже темнеть, когда до моего слуха донеслись звуки музыки, среди которых выделялся барабан. Я пошел в направлении звуков, и дорога привела меня к деревенской площади, где на самом видном месте стояло старое деревянное одноэтажное здание, похожее больше на огромный сарай, но флаг на крыше и вывеска над входом свидетельствовали, что это клуб. Я встал в стороне, наблюдая, как в широко раскрытые двери устремляются молдавские парни в помятых черных шляпах и девчата в разноцветных косынках на голове.
Я не выдержал и вошел в клуб. Моим глазам открылась замечательная картина: молодые люди, между ними взрослые, все бледные, с черными горящими глазами, грязными босыми ногами с остервенением отбивали на качающихся досках пола такт молдаванески[36]. Оркестр, состоявший из скрипача, кларнетиста и барабанщика, разошелся во всю и своей игрой увлек в общем экстазе танцующих. Мне, ошеломленному, казалось, что это всё во сне: голодные, грязные юноши и девушки словно бросали вызов судьбе. Забыв все свои страдания, они ликовали здесь как победители… До сегодняшнего дня я не могу забыть эту картину. Когда танец закончился, все тяжело отдышались и вытерли лица, словно после изнурительной работы. Лишь теперь они обратили свои взоры в мою сторону и начали шушукаться. Я ушел из клуба в приподнятом настроении от только что увиденного. Я так явственно почувствовал силу жизни. В ту ночь я долго не мог заснуть.