— И наши ему не достанутся! — дружно подтвердили остальные воинственные инвалиды.
— Ну, а пока, — сказал Мастон в заключение, — если мне не предоставят возможности испытать мою новую мортиру на настоящем поле сражения, я выхожу из членов Пушечного клуба и уезжаю из Балтиморы. Лучше похороню себя заживо в саваннах.
— И мы последуем за вами! — подхватили товарищи воинственного секретаря Пушечного клуба.
Таково было положение дел в клубе. Брожение умов делалось все сильнее, клубу грозила уже опасность распадения. Но одно совершенно неожиданное событие предотвратило катастрофу.
На другой день после описанной беседы члены клуба получили следующее циркулярное письмо:
«Балтимора, 3 октября. Председатель Пушечного клуба имеет честь уведомить своих сочленов, что на общем собрании 5-го числа текущего месяца он сделает сообщение, способное возбудить у них весьма сильный интерес. Вследствие этого он покорнейше просит членов клуба пожертвовать своими очередными делами и пожаловать на это заседание. С весьма сердечным приветом ваш Импи Барбикен, П. П. К.». Последние буквы означали: «Председатель Пушечного клуба».
ГЛАВА II
Сообщение председателя Барбакена
5 октября, в восемь часов вечера, густая толпа теснилась в залах клуба. Все без исключения члены клуба, проживавшие в Балтиморе, сочли долгом явиться на приглашение своего председателя. Иногородные делегаты выходили десятками и сотнями из курьерских поездов, прибывавших в Балтимору. Зал для общих собраний, несмотря на его обширность, не в состоянии был вместить всех, стремившихся попасть на заседание. Люди толпились в соседних залах и в коридорах, заняли даже почти половину наружного двора. Ворота и решетки клуба окружала огромная толпа «посторонних лиц»: всякий старался пробраться вперед, чтобы скорее узнать что-нибудь о важном сообщении председателя. Граждане подталкивали друг друга, нажимали, протискивались энергично сквозь ряды.
Иностранец, который в этот вечер очутился бы в Балтиморе, не проник бы в центральный зал Пушечного клуба ни за какие деньги; в дни общих собраний никто из посторонних не имел права входа в него; даже наиболее значительные в городе лица и местные власти должны были стоять в толпе на дворе клуба и ловить на лету сообщения, которые время от времени передавались из внутренних комнат.
Огромный зал клуба представлял замечательно интересное зрелище. Это обширное помещение было удивительно хорошо приспособлено для своего назначения. Легкий его потолок — точно кружево из штампованных железных украшений — держался на высоких колоннах из правильно сложенных пушечных стволов; устоями для этих колонн служили громадные и толстые мортиры. Стены были живописно украшены затейливыми узорами из мушкетов, ружей, штуцеров и всякого другого огнестрельного оружия, старинного и новейшего. Газовое пламя лилось из тысячи револьверов, сгруппированных отдельными люстрами, из целых снопов соединенных между собою пистолетов, из огромных связок оружия. При этом изумительном освещении эффектно выделялись коллекции Пушечного клуба: модели пушек, образцы бронзы и стали, простреленные мишени, металлические доски, пробитые снарядами, кучи ядер, гирлянды гранат.
Чрезвычайно художественно сгруппированные, коллекции эти производили впечатление скорее декоративных принадлежностей, чем устрашающих орудий смерти.
В одном из почетных углов, за великолепною витриною, красовался крупный кусок «тарели» — задней, наиболее толстой части пушечного ствола, разбитый, изогнутый, скрученный от действия пороховых газов. Это был драгоценный остаток знаменитой мортиры пожизненного секретаря Пушечного клуба, достойнейшего Дж. Т. Мастона.
Председатель восседал в глубине зала, на широком возвышении, окруженный четырьмя секретарями. Кресло его, поставленное на высоком резном пушечном лафете, имело вид мортиры с 32-дюймовым жерлом, установленной под углом в 90° и подвешенной таким образом, что председатель мог придать ей движение качалки, весьма приятное во время жары. Председательский стол заменен был большим и очень толстым куском листового железа, установленным на шести коротких пушках; чернильницей служила превосходно вырезанная граната, а председательский звонок действовал выстрелами, вроде револьверных. Но и такой сильный звонок еле покрывал залпами своих выстрелов возбужденные голоса пылких членов клуба.
Перед председателем зигзагами были расположены скамейки аудитории, в виде крепостных валов и окопов, и в этот вечер, конечно, можно было сказать, что весь гарнизон Пушечного клуба стоял «на укреплениях». Все члены клуба были в сборе. Они слишком хорошо знали своего председателя, чтобы хоть на минуту допустить мысль, что он их обеспокоил без крайне уважительной и, несомненно, интересной причины.