«Жалко, жалко очень, — шептались между собой родственники, друзья, соседи. — Бывает же… Семья хорошая, родители — приличные люди, с волшебством у них порядок. Что ж дочке-то не повезло? Бедная девочка. Хотя родителям, верно, хуже, по крайней мере, сейчас, пока она ничего не понимает. Бедные Люда и Серёжа. Интересно, они рискнут ещё ребёнка завести? А вдруг и тот пустым получится? Ужас! Врагу не пожелаешь!» Они представляли себя на месте Сергея с Людмилой или на месте Ксюши, передёргивали плечами, отряхиваясь от тяжёлых, мрачных, беспросветных образов. И радовались, что беда случилась не с ними и не с их детьми. Кто-то от такой радости получал удовольствие.
На второго ребёнка Окунёвы отважились, когда Ксюше было пять. У неё появился братик Андрюшка. Людмила ночей не спала, молилась всем известным ей божествам, чтобы мальчик был полноценным. До невозможности страшно было думать, что случится, если и Андрюша пустой. Что тогда делать, как жить? И что делать сейчас, как перенести ожидание, которое хуже любой пытки? К счастью, Андрей не заставил родителей долго ждать — на празднике в честь своего Дня Рождения годовалый мальчик вызвал пламя, устроив огненный фонтан. Обезумевшие от счастья родители и не подумали ругать сына за стол, спалённый дотла вместе с угощениями; никто не пострадал, пожар быстро ликвидировали. Воодушевлённые супруги решили завести третье чадо, которым стала Таисия, она же Тася. Тася тоже не подвела, наоборот — она оказалась целительницей, а это даже в волшебном мире редчайший дар. Теперь про Людмилу и Сергея говорили, что судьба вознаградила их за муки со старшей дочерью. А Людмила и Сергей говорили, что такие дети, такие люди, как их Ксюша, тоже важны и нужны — чтобы научить окружающих состраданию.
Впрочем, Ксюша скорее могла научить окружающих чувству юмора. Трудно было отыскать более весёлого, озорного и жизнерадостного ребёнка. Девочка и не заподозрила бы, что она неправильная, но, разумеется, нашлись «добрые» люди, которые ей это растолковали. Много «добрых» людей. Ладно бы только дети, для них такое поведение хоть не простительно, однако объяснимо (особенно если им самим никто не объяснял, ни словами, ни примером, что такое понимание и милосердие). Но воистину поражали некоторые взрослые. Находились те, кто в глаза Ксюше и Ксюшиным родителям заявлял, что она уродец, что её надо было бросить в прорубь или оставить умирать в лесу. Те, кто демонстративно забирал детей либо внуков с уличной площадки для игр, если туда приходила Ксюша. Однажды её довела до слёз девочка-ровесница, дразнившаяся и нараспев декламирующая, что Ксюша никогда не выйдет замуж, потому что пустая. В пять лет замуж не так уж хочется, но это была последняя капля, переполнившая чашу. Ксюша убежала за сараи, плюхнулась на бревно, приспособленное под лавочку, и горько разрыдалась.
Она не видела, как появился Егор, но давно привыкла к его неожиданным возникновениям и совсем не испугалась, когда обнаружила, что он рядом. Они дружили. Шестилетний Егор, недавно пошедший в школу, считал себя ужасно взрослым и с наивной детской непосредственностью благодушно зазнавался. Он пока мало что смыслил в жизни, но уже соображал, что Ксюша — самая весёлая и самая умная из всех детей, которые ему знакомы, включая тех, кто постарше; плевать ему, что у неё нет волшебства, он злится только, что её постоянно обижают. Дать в нос сверстнику Егор мог, но против больших дядь и тёть был бессилен.
— Ксюша, — он сел подле неё. А дальше что делать? Не обниматься же, такими глупостями взрослые занимаются; если кто увидит — засмеют.
— Чего? — всхлипнула она.
— Машка — дура.
— Дура она, а смеются надо мно-о-о-ой, — Ксюшу подхватило новой волной рыданий.