Энтузиазм и серьёзность, с которыми Демокрит вводит этот способ объяснения в исследование природы, значение, которое он придаёт стремлению всё обосновывать, наивно высказывается в признании: «Я предпочёл бы открытие одной новой причинной связи персидскому престолу!» 46)
Эпикур опять-таки прямо противоположен Демокриту. Случай есть та действительность, которая имеет лишь значение возможности, абстрактная же возможность есть прямой антипод реальной. Последняя ограничена строгими пределами, подобно рассудку; первая же беспредельна, как фантазия. Реальная возможность стремится обосновать необходимость и действительность своего объекта; абстрактная же возможность интересуется не объектом, которому даётся объяснение, а субъектом, который это объяснение даёт. Лишь бы только предмет был возможен, мыслим. То, что абстрактно возможно, что можно мыслить, то не становится поперёк дороги мыслящему субъекту, не составляет для него границы, камня преткновения. Является безразличным, осуществлена ли эта возможность, потому что интерес направлен здесь не на предмет как таковой.
Поэтому Эпикур допускает безграничную беспечность при объяснении отдельных физических явлений.
Яснее это видно будет из письма к Пифоклу, которое нам предстоит ещё рассмотреть. Здесь достаточно обратить внимание на отношение Эпикура к мнениям прежних физиков. Там, где автор сочинения «О мнениях философов» и Стобей приводят различные взгляды философов о субстанции звёзд, о величине и форме солнца и т.п., они обыкновенно говорят об Эпикуре: он не отвергает ни одного из этих мнений, все они, по его мнению, могут быть верны, он придерживается возможного 47). Эпикур даже полемизирует против логически обосновывающего, а потому одностороннего, способа объяснения из реальной возможности.
Так, Сенека говорит в своих «Естественно-исторических вопросах»: Эпикур утверждает, что все эти причины могли бы существовать, пытается дать помимо этого ещё и другие объяснения и порицает тех, кто утверждает, что имеется лишь какая-нибудь одна из этих причин, так как рискованно судить аподиктически о том, что можно выводить только из предположений 48).
Как мы видим, здесь отсутствует интерес к исследованию реальных оснований объектов. Дело идёт лишь об успокоении объясняющего субъекта. Так как всё возможное допускается как возможное, что соответствует характеру абстрактной возможности, то, очевидно, случайность бытия лишь переносится в случайность мышления. Единственное правило, которое предписывает Эпикур, – «объяснение не должно противоречить чувственному восприятию» – есть нечто само собой понятное, ибо абстрактно возможное в том именно и состоит, чтобы быть свободным от противоречия, которого, следовательно, надо остерегаться 49). Наконец, Эпикур сознаётся, что его способ объяснения имеет целью невозмутимость самосознания, а не познание природы само по себе 50).
Нет необходимости, конечно, доказывать ещё, что и в данном случае он представляет полную противоположность Демокриту.
Мы видим, таким образом, как оба мыслителя на каждом шагу оказываются противоположными друг другу. Один – скептик, другой – догматик; один считает чувственный мир субъективной видимостью, другой – объективным явлением. Тот, который считает чувственный мир субъективной видимостью, опирается на эмпирическую науку о природе и на положительные знания и воплощает в себе беспокойство наблюдения, экспериментирующего, всюду ищущего познаний, странствующего по свету. Другой, который считает мир явлений реальным, презирает опыт; в нём воплощены покой самоудовлетворённого мышления, самостоятельность, которая черпает своё знание ex principio interno[26]. Но противоречие идёт ещё дальше. Скептик и эмпирик, считающий чувственную природу субъективной видимостью, рассматривает её с точки зрения необходимости и старается объяснить и понять реальное существование вещей. Наоборот, философ и догматик, признающий явление реальным, везде видит только случай, и его способ объяснения скорее сводится к тому, чтобы отвергнуть всякую объективную реальность природы. В этих противоположностях как будто кроется известная несообразность.