— Как это вы узнали?
— От моей жены. Я знаю, кто вы. Но вы раздевайтесь, пожалуйста. Сюда, если позволите. Это для меня большая честь. Пожалуйста. Проходите.
Ему было явно не по себе, что уж говорить обо мне.
Мы вошли в небольшую комнату, где на столе с белой скатертью горела лампа и был накрыт ужин.
— Ну вот, Юлия, мы познакомились сегодня утром. Позволь тебе представить господина…
— Я вас знаю, — сказала Юлия и ответила на мой поклон легким кивком, не подавая руки.
— Садитесь, пожалуйста.
Я сел в плетеное кресло, она на диван. Я смотрел на нее. Она стала крепче, но казалась меньше, чем прежде. Ее руки были еще молоды и нежны, лицо свежо, но стало полнее и жестче, все такое же гордое, но грубее и без блеска. Мерцание прежней красоты еще можно было заметить, на висках и в движениях рук, но это был всего лишь намек.
— Как же вы добрались до Ильгенберга?
— Пешком, милостивая госпожа.
— У вас здесь дела?
— Нет, просто хотел еще раз повидать город.
— Когда же вы были здесь в последний раз?
— Десять лет назад. Вы же знаете. Впрочем, город с тех пор не слишком изменился.
— Вот как? Я бы вас вряд ли узнала.
— А я вас сразу же узнал, милостивая госпожа.
Господин Гершель закашлялся.
— Вы не откажетесь отужинать с нами?
— Если я вам не помешаю…
— Пожалуйста, правда у нас сегодня только бутерброды.
Однако появился мясной студень, а также салат из фасоли, рис и вареные груши. Пили чай и молоко. Хозяин дома ухаживал за мной и старался поддерживать беседу. Юлия не произнесла ни слова, но время от времени смотрела на меня надменно и недоверчиво, как будто пыталась понять, зачем я собственно явился. Если бы я сам знал это!
— У вас есть дети? — спросил я, и тут она немного разговорилась. Заботы о школе, болезни, проблемы воспитания, все в наилучшем мещанском стиле.
— Все же школа — это благо, несмотря ни на что, — вмешался в разговор Гершель.
— Правда? А я всегда считал, что ребенок должен как можно дольше воспитываться исключительно родителями.
— Из этого видно, что вы сами бездетны.
— Да, я не так счастлив.
— Но вы женаты?
— Нет, господин Гершель, я живу один.
Я давился фасолью, она была плохо очищена.
Когда со стола все убрали, муж Юлии предложил откупорить бутылку вина, я не отказался. Как я и рассчитывал, он сам пошел в подвал за вином, и на какое-то время мы остались с его женой наедине.
— Юлия, — произнес я.
— Что вы хотите?
— Вы даже не подали мне руки.
— Я полагала, так будет лучше…
— Как вам угодно. Я рад, что у вас все хорошо. Ведь у вас все хорошо?
— О да, мы не жалуемся.
— А тогда скажите мне, Юлия, вы больше не вспоминаете о том времени?
— Что вы от меня хотите? Зачем поминать старое?! Все случилось, как и должно было случиться, наилучшим образом для нас для всех, я думаю. Вы уже тогда не совсем вписывались в Ильгенберг со всеми вашими идеями, так что ничего хорошего бы не вышло…
— Конечно, Юлия. Я вовсе не хочу ничего менять. Вам незачем обо мне думать, вовсе нет, но можно ведь помнить обо всем остальном, таком прекрасном, светлом. Ведь это было время нашей юности, мне хотелось еще раз в него окунуться и заглянуть в ваши глаза.
— Пожалуйста, говорите о чем-нибудь другом. Может быть, для вас это и так, а для меня слишком многое изменилось с тех пор.
Я смотрел на нее. Былая красота покинула ее, она была всего лишь фрау Гершель.
— Разумеется, — оборвал я ее довольно грубо и уже не имел ничего против возвращения ее мужа с двумя бутылками вина.
Это было крепкое бургундское, и Гершель, который явно не привык много пить, уже после второго бокала захмелел. Начал подтрунивать над своей женой из-за меня. Но поскольку она на это не поддалась, он засмеялся и сдвинул свой бокал с моим.
— Сначала она вовсе не хотела, чтобы вы приходили, — сказал он мне доверительно.
Юлия встала.
— Извините, мне нужно к детям. Девочка не совсем здорова.
Она вышла, и я понял, что больше она не вернется. Ее муж, подмигнув, откупорил вторую бутылку.
— Лучше бы вы этого не говорили, — сказал я ему с упреком.
Он только засмеялся.
— Боже мой, в конце концов она не настолько раздражительна, чтобы ее это задело. Пейте же! Или вам не нравится вино?
— Вино отличное.
— Не правда ли? А кстати, расскажите, что там у вас было с моей женой? Так, наверное, ребячество?
— Ну да, ребячество. Сделайте одолжение, не будем об этом говорить.