Вызывать прислугу даже и не потребовалось. Как только шеф повернул свою красивую крупную голову с импозантной проседью в волосах к внутренней двери, на пороге возникла секретарша – снова настоящая, живая, с приятным… э-э… политкорректным оттенком кожи, а не какой-нибудь там робот.
– Суря Килла, дарлинг, – сказал полицейский, потирая тонкими нервными пальцами переносицу, – будьте добры, заварите нам с профессором чаю и подайте к нему гриль-рогалики, сахарин, сливки и кувшинчик с холодной озонированной водой… – он подсунулся к самому уху профессора, – сливки в фольгированных таблидоках, для бомонда, они максимально идентичны натуральным… Да?
Ошеломительно! Заметьте, кстати – не госпожа, не миссис, даже не леди, а суря! Это к политкорректной-то! Во всей Империи так обращаются только к весьма высокопоставленным дамам. Вежливость этого человека была просто запредельной, невольно хотелось соответствовать. А тут еще эти… сливки… в жизни ни разу не пробовал.
Секретарша – следует еще раз отметить, не какая-нибудь грудастая вертихвостка, пусть по цвету кожи и политкорректная, но о-очень приличная, скромно и со вкусом одетая женщина средних лет, сделала настоящий книксен – как в сериале каком-нибудь натуральном земном латиноамериканском, с ума сойти! – и молча вышла. Полицейский же заговорил, царапнув лицо профессора мимолетным внимательным и острым взглядом.
– Извините, профессор, что заставил Вас ждать. Я поступил, может быть, несколько эгоистично, как человек, приберегающий вкусненькое на десерт, как гурман, если хотите…
Профессор великодушно махнул рукой и шумно отхлебнул глоток чая… да-а, это вам не нефть, пусть и земная. Не синтетическая… э-э… сивуха или опилки хоть бы и чайного дерева какие-нибудь. Настоящий чай! Так сказать, а ля лист натурель.
– Итак, чем бы я мог оказаться полезным… э-э… Вашему ведомству?
– Прежде всего, дорогой профессор, осмелюсь рекомендовать Вам пить этот чай несколько иначе. Там,– инспектор поднял очи горе и ткнул чайной ложечкой в потолок, – пьют его следующим образом: глоток чая – глоток воды… да-да, именно так… Это и вкуснее, и здоровее. Не так велика нагрузка на почки, знаете ли… Да?..
Спустя несколько минут Инптуду стало абсолютно ясно, что за кем бы преступники ни охотились, это ни в коем случае не мог быть почтенный сэр профессор… да и к кавардаку на шипе никакого отношения он иметь не мог. Гипотеза трещала по швам. Правда, оставалась одна неясность. Люди подобного сорта не разбиваются в лепешку ради своих учеников. Итак, вопрос: с чего бы сэру профессору опекать своего юного протеже столь плотно? Ему и самому-то пришлось – это же очевидно – очень и очень постараться, чтобы обеспечить себе запредельно престижный отдых на планете санитарной зоны не какого-нибудь двадцатого, а аж четвертого уровня.
– Скажите, профессор, что представляет собой Ваш ученик?
Профессор взволновался.
Профессор вскочил с кресла.
Профессор разразился длиннейшим монологом, из коего следовало, что если его ученик и достиг некоторых успехов, то только благодаря его, профессора, неустанным усилиям и идеям, что бы ни говорили по этому поводу завистники и злопыхатели! Чарли Чилдрхен, разумеется, способный мальчик. Но, между нами говоря, эта нынешняя молодежь!.. Никакого полета мысли, полная беспомощность в охвате, так сказать, аспектов. А уж об ответственности речь вообще не идет. Если бы не он, профессор, мальчишка до сих пор переправлял бы мокриц в интимные места смазливых профурсеток, – профессор в ужасе закатывал глаза. – Ах, какой скандал! Еле удалось замять… да что Вы, какое-такое за шиворот, если бы! Он отправлял этих мокриц им… прямо туда… ну, туда… понимаете?
Профессор снова плюхнулся в кресло. Глаза его поверх очков метали молнии. Глядеть на него инспектору было увлекательно.
– Поймите, сэр, только человек с моим кругозором и знаниями мог увидеть за эффектным трюком овеществленную возможность функцуализации и элоквизма минимизирующихся квазивокалюбативных под – и надпространств, – снова вдруг возбудился профессор. – Лишь я рассмотрел в дискретности элоквонов возможность овеществления мокрицы… тьфу, черт, какой мокрицы, материального тела, конечно же… в черт знает где от исходного места. Я, я и только я!
– Это что-то вроде тысячу раз осмеянной телепортации?
– Какая, к черту, телепортация, что Вы говорите такое? Это даже не элоквация в чистом виде, это конвертирование элоквации! Конвертирование! Конвертирование, черт побери! Кто говорит о революции в контаминировании пространства, революции отдыхают. Сколько лет эффект торчал у всех под самым носом, и ни одному гению в голову не пришло, – профессор вдруг запнулся на полуслове, глаза его с подозрением прищурились. – Простите, а с чего бы полицейскому инспектору вдруг так заинтересоваться моим учеником?..