Чарли закатил глаза и энергично закивал головой.
5
Чарли просто не находил себе места. Весь извелся, можно сказать, а проклятая секундная стрелка на старинных напольных часах перепрыгивала с места на место с наглой и такой еще вальяжной неторопливостью. Раньше он даже и не представлял себе, что тридцать минут это так долго. Время тянулось самым безобразным образом.
Чтобы хоть как-то приспособиться к его более чем неторопливому течению, Чарли принялся выбирать среди всего имеющегося в президент-директорском баре изобилия выпивку, должную – как это и было принято в незамысловатой пэтэушной среде – максимально упростить плавное конвертирование телесно осваиваемой телки из одетого состояния в раздетое. Не действовать же через посредство мокриц в ейных интимностях, на самом деле? Разденется-то она мгновенно – что да, то да, не раз испытано, причем со стопроцентным успехом. Вот только тактильный контакт тогда ограничится – уж это точно со стопроцентной вероятностью! – многократным соприкосновением девичьих крепеньких ладошек с его, Чарли, щеками. Оно ему это надо? Он, конечно, креативный пацан, но не настолько же.
Выбор затруднялся полным незнакомством с наличествующими в баре напитками. Можно было, разумеется, позаимствовать пузатую бутылку с перевязанной проволокой пробкой, пойло в которой, как он уже успел убедиться, было вполне достойным. Однако вскрытие такой бутылки сопровождалось излишне энергичными спецэффектами, которые не только не способствовали бы телесному осваиванию девушки, но, напротив того, очень даже могли оному процессу воспрепятствовать.
По зрелому размышлению Чарли решил остановиться на невзрачной бутылке из стекла неопрятного зеленоватого оттенка, на простенькой этикетке которой староросской кириллицей было начертано два не вполне понятных слова: Можайский сучок. В баре наличествовало всего три таких сосуда, причем один из них оказался на три четверти опустошенным. Чарли справедливо рассудил, что в подобного рода эксклюзивном собрании раритетов не может быть случайных экспонатов, и сделал единственно возможный вывод: пойло это столь высокого ранга, что не нуждается среди знатоков ни в каком украшательстве и, тем паче, рекламе.
Ухватив раритет за горлышко, Чарли принялся со всем возможным уважением к сосуду пристраивать его во внутреннем кармане своей видавшей виды куртки, когда за наружной дверью президент-директорской резиденции послышались какая-то возня, невнятные голоса и даже вроде бы шум падения человеческого тела. Чарли на цыпочках подскочил к двери и выглянул наружу… что ему, исходя из выданных ранее многократных рекомендаций, делать не следовало категорически. Он еще успел заметить ничком валяющегося возле двери человека в мундире охранника космопорта, склонившихся над ним давешней секретарши и еще одной мерзкорожей фигуры в таком же мундире охранника, но уже в следующее мгновенье мерзкорожий оказался стоящим перед ним в та-акой боевой стойке – телетаксерные каскадеры отдыхают. Стой, – зашипела секретарша истошно, но мерзкорожий уже наносил удар обеими своими руками со сцепленными пальцами, и единственное, на что хватило прыти у Чарли, это несколько уклониться в сторону… так что удар, изначально нацеленный в его грудную клетку, оказался несколько смазанным. Чарли спиной вперед влетел обратно в комнату, спиною же впечатался в стенку бара, медленно сполз по ней на пол – под мелодичный звон бутылок, между прочим! – и на какое-то время полностью утратил контакт с внешним миром. В себя его привело легонькое встряхивание за отвороты куртки и похлопывание по щекам.
– Ты живой? – шипела секретарша в его обалделую физиономию и, увидев, что Чарли вполне себе хлопает глазами, с явным облегчением на морде лица отвесила мерзкорожему оглушительную затрещину.
– Колер! – шипела она в его несколько асимметричное после оплеухи рыло. – Это тело нужно мне абсолютно неповрежденным, ты понял, идиот?
Чарли перекатился на четвереньки, помотал головой и, утвердившись, наконец-то, на пошатывающихся ногах, полез рукой во внутренний карман куртки… слава богу, бутылка была цела.