– Ты-то, козлируемый, уж конечно, не писал никаких идей! – оскорбительно скривилась Джейн, обустраиваясь в кресле за широким командирским столом. – Откуда бы у тебя идеи взялись? Ты нам за Чарлеевы салфетки отвечай, сопля неподтертая.
– Зачем коммуникатор расколотила, зараза? – истерически заорал профессор, потерявши в бессильном отчаянии всяческую осторожность. – Копии записей я теперь откуда возьму? Я их что, помню наизусть, по-твоему? Или ты думаешь, что я на стационарном компе в ПТУ держал запасные как персональный подарок коллегам по кафедре, которые сплошняком жулики и рады украсть? А где я теперь себе новый комп возьму? На какие шиши? Вот за Чарлеевы дела с Чарлея и спрашивайте. Если только он поймет, об чем вы тут языкатитесь и вообще. Салфетки у студента! Ну, вы даете! Они и слово такое – салфетка, небось, не знают, как пишется. В пэтэушных общагах предмет сервировки, типа, один-единственный – газета Вселенский спорт, на которой селедку режут и ложут, в смысле, раскладают! А на газетных полях, чтобы вы знали, записи писать места нет. На них никаких других идей, кроме мата, не запишешь.
– Стой! – страшным шепотом зашипел вдруг Пепси. Окончательно деморализованный профессор подпрыгнул на месте и испуганно оглянулся.
Здоровый глаз агента был вытаращен до пределов возможного, и пялился он куда-то за профессорскую спину. На пол. Возле окна.
– Эт-то что еще за… а?!
Пепси на цыпочках прошмыгнул к окну и, опустившись на колени, принялся внимательно рассматривать валяющийся там какой-то маленький предмет. Присутствующие, в свою очередь, пялились на него самого – Джейн с озадаченностью, а профессор еще и с нешуточным испугом.
– Что там у тебя такое? – не выдержала Джейн.
– Пуговица! – радостно взвизгнул Пепси. – Пуговица от плаща!
– Тьфу, ты, – Джейн в сердцах плюнула на пол. – Какой идиот. Пуговиц ты, что ли, отродясь не видал до сих пор, дубина ты фенолформальдегидная?
– Если здесь и есть фенолформальдегидная дубина, то это не я, сури мои, – с достоинством заявил в конец оборзевший Пепси. – Конечно, я видал пуговицы. И даже эту конкретную видал. Причем, неоднократно. Главное, где я ее видал!
– В гробу? – покосившись на Джейн, сострил профессор.
– Сам ты очутишься в гробу, причем как раз фенолформальдегидном, если еще раз разинешь пасть без разрешения. Это пуговица от Фантерова плаща, причем с мясом выдранная. Падлой буду, босс, у него, у выпендриста, пуговицы нестандартные и совсем пижонские в виде черепов. И плащ пижонский, цеплючий. Он здесь был, Фантер, да, небось, еще вместе с Чарли. И пуговицу от плаща оторвал, за что-нибудь зацепившись. А может, его здесь просто-напросто основательно били? Чтобы из кевларового плаща вот так вот с мясом выдрать пуговицу, это мало быть очень сильным, надо еще и очень постараться.
– И где же тогда они? Которые били? Куда же они тогда отсюда подевались? – тупо спросила Джейн.
– Откуда мне знать? – удивился Пепси. – Мы ж сюда вместе вошли. Чарли, небось, опять скиднэпили, козлика, а с Фантером я лично и связываться не стал бы, тьфу на него, на Фантера, вышвырнуть его за окошко – всего и делов.
Джейн озадачилась.
– Но… мораль отсюда получается такая, что не только тебя, придурка, страховали, но и у братца твоего Коки Колера тоже была страховка? Выходит, Чарлей сейчас у конкурентов скорее всего, или где? Кто же это у них такой крутой, чтобы провернуть? Во всей их шобле сейчас не при делах оставалась одна только Большая Амазонка. Но она, если честно, редкостное дерьмо. Полный аналог кретина Конана, разве что формально пол женский, да и рожа дегенеративная вся, а не только нижняя челюсть. Нет, этой шустрика не удержать, он ее вокруг любого пальца обведет.
– Может, они из криминала кого подключили?
–Навряд. Правонарушители у них еще хуже ихних правоохранителей. Только и знают, что бегать по улицам и бить фонари для создавать своим шефам-Гюльчатаям дополнительный к закрытым рожам темный комфорт. Ибо фонари мешают. При свете засаду не устроишь. Вся ихняя вертикаль с дуба упала. На паленой водке воспитана. Никакой внутренней попсовой культуры, никакого духа у них нет, воняют одни носки. А уж чтобы оказаться в градусе такой изящной операции… Чарлей этот самый пускай тоже не кафетерий попсы и поступков, но он их сделает, чем хошь клянусь. Оперативная работа это тебе не балетовый выпендрёж. Тут надо не символически рекламировать балетно всякие всячности, тут надо хватать и тащить! А то ты им символический шпагат над грязной прозой жизни, а они тебя в оную прозу беленькими трусиками по самые арбузы, никаким грейдером не вытащить. Тут тебе такую растяжку устроят, что ноги из суставов выскочат. А если вдруг козлик от плащей и кинжалов не сбежал, выбьют они из него записи, а потом и прикончат к той самой матери, которая и есть ядреная феня. А у нас получится полный кердык, амбец и, вообще, ведро помоев заместо порционных протеиновых харчов.