– Босс, а может, это Персидский подсуетился? – осторожно сказал Пепси.
– Персидский может, – Джейн задумчиво покивала головой. – Ничего вам, чухлям, поручить нельзя. Вы любое, самое простое дело непременно продиареите. Ладно. Я лично займусь козленком… опять мне его, крысу драную, киднэпить… успеть бы. А ты, сволочь, сволочешь профессора в порт и переправишь его на наш стелс-шип, я там тоже скоро буду. Кстати сказать, не забудь позаботиться о салфетках. Хоть все свободные отсеки в шипе ими забей, но чтобы этот сукин кот, в смысле – профессор, не отговаривался потом, что он бы и рад, да писать ему не на чем и нечем… так что ручки прихвати, дубина. Много.
– Ага… ага… Вы гений, босс, я землю жрать готов! Конечно же, ты права! Ясный пень, профессор… в смысле – сукин кот… своего козленка давно уже обшарапил и обшмонал почище любого хакера, и насчет идей козлируемого в курсе как поперек и вдоль собственной лысины, падла буду, век свободы не видать. А начальству нашему откуда знать, кто салфетки испачкал и когда, ему лишь бы записи наличествовали… только пасть раскрой, падла, – оскалился он на профессора, – я тебе…
– А почему ты все еще здесь? – с обманчивой лаской в голосе выговорила Джейн. – Почему ты торчишь перед этой пуговицей на коленках что твоя Мария Магдалина на почтовой марке? Я что тебе, козлу позорному, велела?
Пепси резво вскочил на ноги, раздался оглушительный треск, и его тощий зад предстал перед окружающими упакованным вместо джинсов в совершенно хиповые шорты с потрясающей драной бахромой по штанинам, которые штанины оказались, к тому же, еще и разной длины. Отпад и потрясуха, какой модняк! Потрясуха и отпад! А обрывки штанин так и остались валяться на полу, как приклеенные… впрочем, почему это – "как"?
– Это что еще за стриптиз, придурок? – взревела Джейн. – Думаешь, кому-то здесь интересно любоваться твоими кривыми волосатыми псевдоподиями, бабуин?
Пепси ухватил профессора за шиворот и исчез за дверью. Джейн обреченно вздохнула.
– Ну, и где же мне теперь искать проклятую скотину-студента? А не рвануть ли мне, и в самом деле, сразу на Крайенгу? Этого паразита в столице ни одна живая душа долго не удержит, пришить бы его, да нельзя… пока. Уж больно шустрый пусик свалился на наши головы. И на Крайенге он-таки окажется обязательно, это если в конце концов.
Джейн уперлась ладонями в столешницу и резко встала. В комнате раздался уже знакомый оглушительный треск и…
…Возле стола стояла очень красивая абсолютно голая женщина… во всяком случае, если не считать высоких черных сапог, на ее теле, так сказать, не наличествовало ни клочка драпировки. Что касается ее стильного черного комбинезона, его обрывки оказались насмерть приклеены к креслу, в котором она только что так вольготно располагалась.
– Ах, вот это кто! – взревела Джейн в приступе совершенно неконтролируемой ярости. – Рем Бо-бо! Сука! Подонок! Бабочка траханая!
В течение не менее четверти часа меж стен конспирухи бился в многократных отражениях истошный, не вполне внятный, но уж точно абсолютно ненормативный визг, в котором, однако же, ни разу не прозвучало ни одно повторившееся словосочетание.
Наконец, голая красотка не то чтобы успокоилась, но несколько подустала.
Ладно, – сказала она, качая перед собственным носом указующим перстом, – ладно! В этом деле есть одна хорошая сторона. Ты, Рем, сволочь эдакая, всегда оставляешь за собой след – прикольные свои ловушки и капканы. Вот по ним я тебя и найду. Берегись, сука, я тебе все твои шуточки припомню. И Чарлея отберу, если что, и сам ты меня надолго запомнишь, подонок, дай только одеться!
Искать здесь, во временной конспиративной квартире, какую бы то ни было одежду было совершенно бессмысленно. Надо было идти. В конце концов, какой-нибудь бедолага – невезунчик обязательно попадется ей по дороге. И будет он – что характерно! – вполне себе задрапированный в какой-никакой прикид. Ничего личного. Всего-навсего сегодняшний день сложится для бедолаги не вполне… но кто не спрятался, я не виноватая.