– Тут я с тобою полностью согласен, мой мальчик, это полный бред, – простонал он. – Собачий. Кретины, зуболомы, болваны, идиоты! Написать им теорию элоквации на салфетках! Почему на салфетках?! Почему именно на салфетках, а не на компьютере? Это же крайне неудобно и не рационально. Это, наконец, просто непрактично. Я предложил нашей жуткой супергерле свой коммуникатор, там все жирным по белому было уже записано. Но эта крокодилица расшибла его о стену. Вдребезги. Хорошо хоть не об мою голову, с нее станется. Подавай ей, стерве, салфетки. Непременно салфетки. Салфетки, и ничего другого. Безальтернативно, так сказать. И ведь все равно ни черта не поймет, ни на коммуникаторе не поймет, ни на салфетках. Зачем это все? Просто теряюсь в догадках.
– Вообще-то, я имею некую гипотезу, – отвечал Чарли, усердно карябая ручкой. – Эти гоблины смотрят телевизор.
– Ну и что? Я тоже смотрю телевизор, – сказал профессор с сердитым достоинством. Снобистское презрение к ящику некой части высоколобых он не одобрял, ибо находил его заносчивым интеллигентничанием, недостойным интеллектуала, и подрыванием основ.
– Да? – поразился Чарли, посмотрел на шефа озадаченно и торопливо пояснил свою мысль, – но они смотрят сериалы про Сантов Барзар и Криминальную Лютецию.
– Я тоже смотрю сериалы, – сердито скал профессор, глядя на него с вызовом. – И именно эти.
– Ага, – пробормотал Чарли, которому профессор, по всей видимости, открылся с новой, несколько неожиданной стороны, и торопливо добавил, – но профессор, вы не поверите, они же думают, что это и есть полная правда жизни, ей-богу, я читал! Они на самом деле так думают и утверждают, на полном серьезе. Они просто нагляделись на экранах, как в дорогих залах общепита киношные лобастики выпендривают друг перед другом свои личные выдающиеся открытия и идеи именно на бумажных салфетках, потому что салфетки там на столах есть, а компьютеров нету. Им и в голову не приходит, что яйцеголовым чувакам не по карману дорогой общепит. А если уж они туда и сподобятся, то, наплевавши на всякие идеи, кушают эксклюзную водку на натуральной двойной перегонки морской воде, заплетаются языками за зубы и взаимно уважают друг друга.
– Ты понял, проф?! – кричал Чарлей в ажитации. – Ты понял? Понял? А вот они ни хрена не поймут. И даже прочитать не смогут ни сами, ни никто. Коммандосы запрут наши салфетки в сейфы в самых секретных хранилищах и будут их показывать только по жутким допускам всяким другим супер-пуперам, которые в них ни уха, ни рыла даже под расстрелом. Только и будут, что пялиться с пугливым ужасом и суеверно.
– Думаешь? – растерялся профессор.
– Проверяю! – взвизгнул Чарли. – Я тут накарябал по салфеткам разного такого… вот, смотрите, к примеру: "Материалом для модели носителя переброса материального тела на этом этапе параболической элоквации солитонов выбираем флогистон… "
– …не понял… – профессор растерянно хлопал глазами. – Какая такая параболическая элоквация? И потом, флогистон – это же небылица, древнее забытое заблуждение и глупость, флогистона попросту не бывает, мнимость это.
– Именно! – взвизгнул Чарли. – Вы ухватили самую суть. Дальше слушайте, э-эм… ага… ага… вот… "поскольку флогистон в научном двуединстве действительный-мнимый есть мнимая составляющая реальности, уяснить все значение которой способен только…"
– Что? – в ужасе зашипел профессор голосом, от которого рухнули бы не только стены Иерихона, но и сама Великая китайская стена. – Ты с ума сошел?.. А эксперты?.. А Крокодилица? А если кто поймет, что ты их просто оскорбляешь и насмехаешься?.. дай сюда, кретин!
Гитик попытался схватить Чарлея за руку и вырвать у него злополучную салфетку.
– Не трогай!.. Вы что! Заново мне ее писать, что ли? – в свою очередь ужасался и шипел Чарли, выдираясь из цепких лап Н.У.М. Эффективность его физических усилий сильно смазывалась ученическим почтением к седовласому профессору, а вот шипение мало чем уступало профессорскому. Во всяком случае, услышь их сейчас самые успешные шоумены-сериальщики из ящика, они обрыдались бы от зависти, поскольку от своих шоу-статистов ничего подобного слыхивать отродясь не сподобились.
На шум из коридора в приоткрытый люк всунулось свирепо-жизнерадостное рыло Пепси Колера. Некоторое время он не без наслаждения созерцал развернувшуюся на его глазах научную дискуссию, совершенно не замечаемый дискуссионерами. Потом набрал полную грудь воздуха и взгрохотал с интенсивностью ядерного взрыва:
– Прекрррратить!
Диспутанты отпрыгнули друг от друга и уставились на него как бандерлоги на бессмертного Каа в киплинговском Маугли.