Смеются:
— Без штанов легче.
А другой осерчает:
— Не бухти, Тимофеевна, попробовала бы сама три километра по колючкам на брюхе ползти, да еще тридцать килограммов взрывчатки на горбу тащить.
И ведь верно: герои, если подумать!
Хорошо я с ними жила, жалела их, как родных детей. Они меня тоже любили. Я — только вы не смейтесь — гадаю очень хорошо. Конечно, с научной точки зрения, гадание — это бабье суеверие, по от скуки почему не погадать?
У меня были карты-самоделки. Вот я замечу, что какой-нибудь наш партизан ходит сумный, невеселый, слова от него не добьешься, — сейчас к нему:
— О чем задумался, детина?
— О семействе, — говорит, — думаю, Тимофеевна. Как они там? Живы ли?
— Давай погадаю.
— Погадай… для смеха.
Раскину я карты — и говорю только хорошее. Пою-заливаюсь, как соловей:
— Ожидает тебя скорое свидание с червонной дамой, которая имеет к тебе бубновую симпатию. Сердце успокоится огромадной радостью в собственном доме.
Смотришь — и повеселел парень.
Раз меня вызвал к себе наш начальник. Строго говорит:
— Ты зачем, Тимофеевна, суеверие в отряде разводишь? Что это за гадания такие?
Я ему все объяснила.
Он усмехнулся в усы свои и сказал:
— Первый раз вижу, чтобы карты моральную политичность поддерживали. Ты все-таки… поаккуратней о ними!
Очень я скучала в отряде за хозяйством своим. Пока немец не наступал, я работала на ферме в подсобном хозяйстве при заводе. Ферма богатая, птицы этой, скотины всякой — целый Ноев ковчег: семь пар чистых, семь пар нечистых.
Про Кубань нашу, знаете, как говорят? Воткни весной палку в кубанскую землю — она тебе осенью плод даст. Что земля? На Кубани воздух даже какой-то плодородный. На животину и то действует. Я на ферме у себя замечала: только свинья опоросится — глядишь, опять поросная ходит. Без пересадки, право слово!
Однажды приволокли наши ребята откуда-то свинью. Как они ее до лагеря дотащили, не знаю. Их секрет.
Пришли веселые, шумят:
— Сейчас мы ее заколем, и ты, Тимофеевна, сваришь нам настоящий кубанский борщ со свининой!
Поглядела я на свинью: ладная такая свинка, упитанная, не схотелось мне ее колоть! «Пусть, — думаю, — в хозяйстве живет — может, приплод даст!»
Пошла до начальника, уговорила его объявить свинью как бы Энзе — неприкосновенным запасом. Обиделись на меня наши партизаны — ужас как! Ну еще бы: борщ мимо рта проехал!
Сварила я им кашу, хорошую, пшенную, а они едят и хают ее, да громко, чтобы я слышала. Они хают, и жалко мне их, а у самой думка: «Не вечно же, — думаю, — мы будем в горах и землянках сидеть? Погоним немца, вернемся на завод, а хозяйства наша вся порушенная, с голого места начинать придется. Так хоть свинья будет на первое время».
Ох, хлебнула я горюшка со своей Энзе! Ребята как волки вокруг нее ходили и зубами щелкали. Чего только не выдумывали!
Придут к начальнику, докладывают:
— Тимофеевнина Энзе опять нашкодила. Мы мину сделали нажимного действия, а она всеми четырьмя на нее влезла.
— Взорвалась?
— Никак нет! Позвольте ее за шкоду предать смертной казни…
Начальник смеется:
— Это не шкода: это технический контроль. Значит, плохую мину сделали, если свинья взлезла и не взорвалась. Мы должны быть ей только благодарны. Свинья не взорвалась — и немец не взорвется.
А один раз и он на нее осерчал. У нас телефон был проведен полевой — от землянок к передовым наблюдательным постам. Вот однажды хватились — порвана связь. Послали ребят проверить. Те вернулись и Энзе мою пригнали. Кричат:
— Энзе проклятая порвала! Поймали на месте преступления. Долго ли еще будем с ней цацкаться?..
Начальник говорит:
— Мне тоже надоела эта Энзе. Заколите ее к черту, а то действительно животы у всех подвело!
Я в слезы.
— Нельзя ее колоть. Она поросная.
— Откуда поросная?
— Думаю, от дикого кабана.
— Ну, раз поросная… оставить… Только смотри у меня… На твою ответственность!
А я это так сказала, наобум лазаря. «Ох, — думаю, — будет мне теперь!..»
И что же вы думаете? Свинья-то оказалась действительно поросная. Такой уж у нас воздух на Кубани. Весной, как немца погнали, она и опоросилась. Не подвела меня. Восемь поросят привела. Мордочки у всех острые, длинные, лесные. В отца! Смеху с ними было! Каждый придет, посмотрит на Энзе с поросятами и что-нибудь скажет:
— Это у нее от фрица.
— Нет, от ветра.
— От телефона.
Смех смехом, а все же недаром, выходит, я ее берегла. Не с пустыми руками возвращаемся.