— Куда?!
— В творческую командировку… на три часа! У меня машина внизу. Закатимся под Можайск, побродим по весеннему лесу, постоим на вечерней зорьке. Может быть, на мое сиротское счастье, какой-нибудь отчаянный вальдшнеп на меня напорется. Поедем, Вася! Тебе необходимо проветрить башку. Поедем!
Через час они были уже далеко от Москвы.
Лебедкин остановил машину среди леса, с двух сторон вплотную подступившего к прямому, как линейка, великолепному Можайскому шоссе.
Прозаик покорно вылез из машины и сразу почувствовал, что он, в своем легком демисезонном пальто, в шляпе и нарядных желтых туфлях, долго дышать свежим воздухом не сможет: уж очень он был свеж, этот кристально чистый, сильно похолодавший к вечеру загородный воздух!
Он походил, подышал, озяб и вернулся к машине. Лебедкин, успевший сменить пальто и костюм на синий рабочий комбинезон, натягивал на ноги резиновые сапоги.
— Дышишь, Вася? — спросил он весело.
— Дышу!
— Не чувствую энтузиазма в твоем голосе. Воздух-то, воздух какой!.. Объедение!
— Воздух ничего. Но, знаешь, определенно не хватает…
— Кислорода?
— Полушубка!
— Ничего, в лесу будет теплее. Батюшки, мы же забыли тебя… оборудовать! В этих туфельках ты, конечно, по лесу не походишь. Придется тебе, Вася, по шоссе погулять. Ты походи пока туда-сюда, а я быстренько обернусь. Озябнешь — забирайся в машину и сиди.
Поэт скрылся в лесу. Прозаик погулял по шоссе и озяб еще больше потому, что ветер усилился и стало холоднее. Проклиная капризный московский апрель, Лебедкина и самого себя, он залез в машину и плотно закрыл все окна.
Уже темнело. Шоссе было пустынным. Лишь изредка мимо литераторской машины с каким-то змеиным ехидным шипом проносились одинокие грузовики.
Блинов снова вылез из машины. Ветер набросился на него, словно злая собака на одинокого прохожего, чуть не сорвал шляпу с головы, широкой, холодной, влажной лапой ударил по лицу.
— Мак-сим-ка! — отчаянно закричал прозаик. — Домой хочу! Иди сюда!
Никто не ответил. Где-то далеко в лесу слабо щелкнул выстрел.
— Мак-сим! — еще отчаяннее крикнул прозаик. — Где ты? Максим!..
Лес молчал. Только по-прежнему с той же собачьей безудержной яростью бесновался ветер. Прозаик быстро залез назад в машину и захлопнул дверцу.
Прошел еще час. Лебедкин не появлялся. Пригревшийся прозаик задремал. Вдруг кто-то сильно рванул дверцу кабины. Блинов вздрогнул, проснулся и увидел поэта, улыбающегося, довольного, с блестящими от возбуждения глазами.
— Надышался, Вася? — ласково сказал лирик.
— Хлебнул бензинчику. Спасибо!
— Неужели так все время и сидел в машине?!
— А ты? — не отвечая на вопрос, сказал Блинов. — Неужели так все время и ходил по лесу?!
— И ходил, и стоял, и даже ползал, потому что провалился в болото и едва вылез.
— Подстрелил что-нибудь?
— Одну ворону. И та улетела!
— Хороший охотничек! Типичный витязь в барсовой шкуре!
— Весна, Вася, просто замечательная. В лесу волшебно. Стоишь, понимаешь, в овраге, и тебе кажется, что ты слышишь, как в почве, под прелью, в стволах деревьев бродят, шумят весенние соки. Представляешь, старик?
— Нет, не представляю. На шоссе шумели грузовики, а не соки.
— Ты, кажется, злишься?!
— Удивляюсь! — желчно сказал прозаик. — Просто удивляюсь. Привез, бросил и ушел! И хоть бы вернулся не с пустыми руками. Ну, хоть бы какого-нибудь несчастного глухаренка принес! Для морального оправдания! Я озяб, устал и вообще… пора!
— Сейчас поедем, я только переоденусь. Дай-ка сюда мои брюки, пиджак и туфли.
Поэт взял свою одежду, стащил с ног сапоги, мокрые насквозь носки и вылил из сапог воду. Потом он снял с себя комбинезон и остался в одних трусах. С ужасом и восхищением глядел прозаик на мощные ноги лирика, еще хранившие след прошлогоднего загара.
— Ты еще чуточку посиди, Вася! — сказал тот оторопелому прозаику. — Я маленькую разминку сделаю, и поедем домой!
— Какую разминку? Неужели ты еще не размялся?
— Я стометровку пробегу. Лучшее средство от простуды! Да ты хоть открой окно, подыши напоследок!
— Оставь меня в покое. И, пожалуйста, прибегай скорее!
Поэт сунул босые ноги в туфли, прижал к корпусу согнутые в локтях руки и с радостным воплем помчался по шоссе…
…До самой Москвы они ехали молча. Уже на Садовой, когда надо было сворачивать на Сретенку, где жил Блинов, Лебедкин вдруг сказал виноватым голосом:
— Вася, ты меня извини, но мне еще надо успеть выступить. Тут недалеко — в клубе у армейских товарищей… У них вечер отдыха, и меня пригласили почитать стихи. Я до того ошалел с этой весной, что чуть было не забыл. Давай заедем на полчасика, а потом я тебя доставлю домой. А не хочешь — пересядь на такси.