— А почему не марки?
— Потому что за марки ты не получишь Георгиевский крест, а за журналы получишь.
Я удивился.
Николай Матвеевич сказал:
— Пройдут годы, кончится война, все всё забудут, а ты придешь…
— Куда?
— К Главному Историку и скажешь: «Вот, пожалуйста, Главный Историк, возьмите эти журналы, они вам пригодятся».
— А что скажет Главный Историк?
— А Главный Историк скажет: «Молодец! Ты умный мальчик». И прикажет выдать тебе много денег и Георгиевский крест первой степени!
Деньги меня не интересовали, но получить Георгиевский крест, да еще первой степени, очень хотелось. Движимый этими честолюбивыми мечтами, я и стал собирать для Главного Историка русские и иностранные журналы времен первой мировой войны.
Тот же Николай Матвеевич Турбин подарил мне для моей коллекции какой-то английский журнал большого формата, отпечатанный на роскошной бумаге, с фотографиями и рисунками. Названия его я не помню. И вот, перелистывая английский журнал, я вдруг вскрикнул от удивления: я увидел свой портрет!
Конечно, это был не мой портрет, но тот английский мальчик в костюме фельдмаршала королевских войск, участник лондонского детского бала-маскарада в пользу жертв войны, фотоснимок которого поместили в журнале, был похож на меня как две капли воды. Все домашние были так же, как и я, поражены этим удивительным сходством. Фамилию английского мальчика — своего двойника — я забыл, звали его Ричард.
И вот что мне пришло в голову. А ведь этот Ричард — мой английский двойник, — он, возможно, жив и сейчас. Он оказался молодцом, проявил недюжинную изобретательность, даже геройство и выжил, несмотря на все испытания, свалившиеся на голову нашего поколения! Но если Ричард жив и сходство наше не утратилось с годами, то наша, в конце концов, вполне вероятная встреча с ним доставила бы нам обоим много удовольствия! Фантазируя так, я решил описать свою возможную встречу с моим двойником. Мальчик в костюме фельдмаршала королевских войск впоследствии мог сделать блестящую военную карьеру, но мог и не сделать. Он мог стать артистом, ученым, банкиром, писателем, инженером — кем угодно. Поэтому я придумал несколько Ричардов с разными биографиями.
Вот, собственно, и все. Прошу прощения у читателей за это несколько затянувшееся вступление и лирические излияния. Перехожу к самим встречам.
Мы встретились с ним на улице в Москве. Впрочем, мы могли встретиться и в Лондоне. Или на улице любого европейского города. В наше время интенсивного туризма ничего удивительного не будет в такой встрече.
Итак, мы встретились.
— Здо́рово, однако! — говорит он, оглядывая меня с ног до головы.
— Здо́рово! — говорю я, оглядывая его с головы до ног.
— Пожалуй, только нос у вас немножко толще моего, — говорит он, продолжая меня рассматривать. — Здесь природа допустила легкое отступление от нормы.
— Типичная английская самоуверенность! — отвечаю я. — Почему норма — это английский нос? Почему не русский?
Он улыбается.
— А почему вы решили, что я англичанин?
— Во-первых, потому, что англичанин всегда и везде англичанин. А во-вторых, потому, что я вас знаю. Вас зовут Ричард. Когда вам было девять лет, вы были фельдмаршалом. Вы неплохо начинали!
Глаза у Ричарда лезут на лоб, лицо вытягивается, и он становится совсем непохожим на меня. Я спешу рассказать ему историю с коллекционированием журналов. Ричард поражен. Мы обмениваемся обязательными в подобных случаях фразами.
— Жизнь — самый изобретательный выдумщик!
— А вот напишешь про такое — не поверят!
Начинается взаимное выяснение биографий.
Оказывается, мой двойник все же стал военным специалистом. Начав в девять лет с фельдмаршала, он к пятидесяти годам обратным ходом дошел до полковника авиации. Он участник воздушной битвы за Англию во время второй мировой войны. Чувствуется, что Ричард был не последним человеком среди храбрых британских авиаторов в те дни. Мы решаем, что надо отметить такую необычайную встречу, и идем в ближайший бар. Раздеваясь в вестибюле, мы опять придирчиво разглядываем друг друга и снова поражаемся таинственной игре природы. Ричард верен традиции: он заказывает себе виски с содовой. Я предпочитаю итальянский белый вермут. Это не мешает нам разговаривать в дружественных тонах.
И вот разговор переходит на самую важную, самую злободневную тему.
— Что вы думаете о мирном сосуществовании? — спрашиваю я.
Ричард хмурится.
— Я солдат. Мое дело выполнять приказы, а не думать. Я не думал о подобных вещах.