Девушка поникла.
Обряд начался. Целительница Вееки обошла коады кругом, шепча заклинания, которые помогут душам умерших подняться в небо, легко пройти мимо стражей, стерегущих покои Валлах Одо и Голубого Окхари, и попасть в Небесный Лес.
Глава рода, одетый в три халата, символизирующие единство рождения, жизни и смерти, стоял в отдалении с горящим факелом в руках и ждал, пока Вееки завершит обход. Дрожащие блики огня и тени от деревьев чертили на его сурово-спокойном лице древние знаки.
Но вот целительница завершила обход и отошла к остальным селянам, которые окружали коады. В толпе раздавались приглушённые рыдания родственников умерших. Громко они своих уже оплакали, теперь же следовало покориться и утешиться тем, что души близких уходят в Небесный лес, где изобилие дичи, всегда лето, а трава мягкая, словно женский волос.
Коады зажгли одновременно в нескольких местах. Проложенное сухой травой дерево быстро занялось, и скоро на Площади пылали три высоких костра. С чёрным дымом к Небесному лесу потянулись души умерших. Селяне отступили на несколько шагов назад. Огонь выстроил преграду между нами и мёртвыми, теперь их души разговаривали со стражами Небесного леса, которые взвешивали на весах совершённые при жизни добрые и плохие поступки. Если чаша весов с добрыми перевешивала, душу пропускали в Небесный лес. Если оказывалось больше плохих либо они были такими тяжкими, что не имели прощения, душа становилась вечной скиталицей. Неприкаянная металась она между Земным и Небесным лесами. Летом её слёзы оседали по утрам на траве росой, зимой опутывали ветви деревьев пушистым инеем — и не было ей успокоения.
Я украдкой взглянула на Раалу, которая сидела на земле между коадами. Селяне отступили от неё как от прокажённой и Раала оказалась на пустой полосе — точно на Пожарище. Она сидела, подобрав под себя ноги и опустив голову так низко, что волосы полностью закрыли лицо. Когда пламя коад взметнулось вверх, Раала вздрогнула от жара и сделала порыв подняться. Мне даже показалось, что сейчас она взойдёт на коаду к своему отцу. Я бы на её месте так и сделала. Но Раала так и осталась сидеть на земле.
— Я найду тебя, Рейнар Деган! — прошептала я. — Найду и убью. Твоя горячая кровь будет стекать по моим рукам, и я умою ею лицо. Это будет мой самый счастливый день.
Внезапно над погребальными кострами возникло слабое голубоватое сияние. Оно разливалось словно зарево, поднимаясь всё выше, охватывая верхушки деревьев, а за ним, как за полупрозрачным занавесом, танцевали тени.
— Стражи приняли души людей рода Свирх, — торжественно произнёс Глава рода. — Они на пороге Небесного леса.
По толпе пронёсся вздох благоговения.
Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, я повернула голову и увидела брата Аристо. Он стоял чуть в стороне от всех, держа за руку Роома. Мальчик смотрел на сияние широко распахнутыми глазами, но на его лице не отражалось никаких чувств.
Встретившись со мной взглядом, брат Аристо чуть улыбнулся. Я почувствовала лёгкую дурноту и отвернулась.
Тем временем, Глава подошёл к Раале и встал рядом, возвышаясь будто утёс. Раала медленно подняла голову и остановила на нём помутневший взгляд.
— Раала, духи Леса решили твою судьбу, — провозгласил Глава. — В час, когда Красный Воллах Одо и Голубой Окхари встретятся на небесах и встанут в одну линию, ты примешь смерть от меча Маары.
Глава 12
Империя Дирош. Окраина города СухО.
Деган перешагнул через кучу гниющих яблок, которые лежали посреди дороги. Кто-то уже прошёл по ним, оставив след от сапога. Здешний народец не отличался чистоплотностью. Рождались в мусоре, жили и после смерти присоединялись ко всеобщему гниению.
— Умеешь ты, Имп, выбирать «душевные» местечки, — пробормотал Деган.
Определённо из всех мерзких городишек, где Имп прежде назначал встречи, этот было вершиной.
Деган усмехнулся случайно возникшему каламбуру: гостиница, где ждал его напарник, называлась «На вершине». Название было особенно примечательным из-за того, что в городе не наблюдалось никаких возвышенностей. Казалось, он лежит на огромной ладони. Не зря говорили, что его название происходит от древнего слова «сухей», что означало «рука просящая».
Из подворотни выпрыгнула и шмыгнула под ноги крупная серая тварюга. В последний момент шарахнулась от Дегана в сторону, зашипев и сверкнув фиолетовыми глазами. Свет болтавшегося в небе Угрюма посеребрил её свалявшуюся шерсть, сделав почти красоткой. Деган притопнул на тварюгу ногой, но она и без того уже исчезла в другой подворотне. Дегану внезапно вспомнилось, что лесовики называют ночное светило Голубым Окхари. Поэтично, не то что здесь — ночью Угрюм, днём Живун. Никакой романтики. Деган подавил вздох. Наедине с собой он мог признаться, что за неполный день, проведённый у лесовиков, влюбился в их закрытый, незатейливый мирок, где все просты и открыты. Ему было по-настоящему жаль, что он не родился и не вырос там, под сенью вековых, разумных деревьев. Наблюдая за селянами через открытую дверь лечебницы, Деган думал, что без сомнений поменял бы свою жизнь на жизнь одного из лесовиков. У них есть семья, им есть кого любить и защищать — а ему... Ему каждый раз оставались пустота да пакетик с голубыми кристаллами дегана. Если растолочь их в порошок и вдохнуть, то провалишься в прекрасное небытие. В честь этого порошка он когда-то и взял себе прозвище. Давно это было, очень давно, во времена, когда...
— Стоп, — сказал он себе. — Рановато я расслабился. Работа завершена, только когда получены теталы*, а они не получены.
Деган остановился посреди дороги, поставил на землю пухлый саквояж из хорошей кожи и, оглядевшись по сторонам — не видит ли кто — встряхнулся словно крупный пёс. Мысли встали в правильном порядке. Так-то лучше. Деган достал из саквояжа сложенную вчетверо карту и камень-светляк. Подсветив себе, проверил, не потерялся ли в хаосе улиц Сухо. Попутно с неудовольствием отметил, что сила камушка подходит к концу. Эти, из новой партии оказались гораздо слабее прежних, их хватало на одну — две ночи, после чего приходилось сдавать для подпитки. Деган подозревал, что причина не в плохом месторождении, как оправдывались продавцы камней, а в том, что камни продают по третьему, а то и четвёртому кругу, они давно отработали своё. Словно подтверждая его мысли, камушек мигнул и совсем потух.
— Ну же, малыш, только не сейчас, — пробормотал Деган. — Дай мне ещё раз рассмотреть карту этой жопы мира.
Свет Угрюма был недостаточно сильным, чтобы прочитать названия улиц. Деган поднёс карту ближе к глазам и постучал камнем о колено. Камень от изумления вспыхнул зелёным, после чего потух окончательно. Однако Деган успел выхватить взглядом название «улица Благочестия». Гостиница «На вершине» располагалась как раз там.
В конце улицы раздался стук колотушки сторожа. На пути Дегана это был уже четвёртый обход.
«Видят боги, сей паршивый городишка — самый охраняемый в империи Дирош, — хмыкнул про себя Деган. — Я даже в Будре столько сторожей не встречал. Но как раз этот сейчас весьма кстати».
Он вновь сложил карту вчетверо, убрал за пазуху и стал ждать приближение сторожа. Наконец, тот подошёл. Это был мужчина лет пятидесяти с бледным лицом, кожу на котором точно стянули вниз, отчего нижние веки опустились, открывая белки глазных яблок. Высокий, в большом плаще до пят, делавший его в два раза себя шире, он казался ходячей будкой с лампой. Сторож взмахнул колотушкой — продолговатой дощечкой с привязанным за тесёмку деревянным шариком. Раздался стук.
— Стой, кто идёт! — крикнул он и поднял лампу выше, стараясь рассмотреть встречного.
В свете фонаря на плаще Дегана вспыхнул знак дома Сингай — две змеи, переплетённые вокруг шара. Сторож смущённо кашлянул и проронил:
— Доброй ночи, господин.