Я поняла, что разговор сворачивает совсем не туда и поспешила его закончить.
А вскоре отца не стало.
Фееб больше не заводил со мной разговоров о Будре, но мне передали, что он отпрашивался также у нового Главы рода. Тот оказался не так резок, как мой отец, и разговаривал дружелюбно. Но тоже отказал.
«Ты хороший охотник и нужен племени, — сказал Глава. — В Будре ты станешь оружейником, каких тысячи. Кто будет тебя там знать? Кто запомнит? А здесь тебя никто не заменит».
Фееб психанул ещё сильнее, чем после разговора с моим отцом. Наверняка надеялся, что уж этого Главу рода получится уговорить. Помню, как он пришёл ко мне. Никогда прежде я таким его не видела: в глазах отчаяние, рот злобно оскален. Мне даже показалось, он что-нибудь с собой сделает. Пусть не станет оружейником, но и в селении не останется. Я успокаивала его разговорами и любовью, незаметно подсыпала порошок сон-травы в брагу, которую он пил. Сон-трава не подвела: Фееб стал постепенно успокаиваться, а потом вовсе уронил голову на руки и захрапел. Только стул перед этим успел разбить об стену. Ну да стул — не голова, уже починили. После того Фееб впал в мрачную тоску, перестал ходить на дружеские попойки. Да и с охоты всё чаще возвращался с пустыми руками. Старики качали головами и крутили седые усы.
«Эх, пропадёт парень», — вздыхали одни.
«Перебесится и успокоится», — возражали другие.
Фееб в самом деле со временем успокоился, и я думала, что он оставил мысли о переселении. И вот опять!
— Фееб, мы ведь уже всё решили! — раздражённо бросила я, натянула рукава халата, плотно запахнула его и хотела встать, но кохаи удержал меня за плечи.
— Маара, послушай, теперь все иначе, — сказал он. — Посмотри, что у меня есть... Что у нас есть!
Отпустив меня, он достал из-за пазухи холщовый, туго набитый мешочек. Торопливо, вспотевшими пальцами развязал тесёмку, и я едва успела подставить ладонь: из мешочка высыпались несколько блестящих жёлтых монет. Я в испуге перевернула ладонь, и монеты упали на шкуры.
— Откуда они у тебя? — шёпотом спросила я, всматриваясь в лицо Фееба.
— Заработал, — сказал он, недовольно собрал монеты, сунул обратно в мешочек, затянул тесёмку и спрятал за пазуху.
— Где ты мог столько заработать? Ты... — я запнулась, потом через силу договорила: — Кого-то ограбил?
— Почему сразу ограбил? — вновь окрысился Фееб. — Просто оказался кое-кому очень полезен.
— Кому?! В чём?!
— Не важно. И, знаешь, другая бы на твоём месте просто порадовалась и стала собираться в дорогу. А ты всё чем-то недовольна.
Я в растерянности молчала. Фееб сегодня был не похож сам на себя. В нём появилось что-то опасное и злобно-весёлое. И нравилось оно мне ещё меньше, чем прежнее отчаяние. Будь я зверем, уже вздыбила бы шерсть на загривке.
— Как ты не понимаешь: тебе нельзя здесь оставаться! — неожиданно сказал он. — Глава рода пытается от тебя избавиться.
— Почему? — опешила я.
— Ты мешаешь ему, это же очевидно. Он чувствует в тебе опасность.
Я горько усмехнулась:
— Чепуха! Кто я в сравнении с ним? Его выбрали на сходе.
— Но были те, кто голосовал за тебя, — заметил Фееб.
Я молчала, обдумывая его слова. В них определённо был смысл.
— И как, по-твоему, Глава рода пытается от меня избавиться? — тихо спросила я.
— Я думаю, Лес не давал тебе такого сильного испытания, — угрюмо ответил Фееб. — Это подстроил Глава рода. Он хотел, чтобы ты покинула селение. Если бы за тебя не вступились люди, ты бы уже сегодня ушла.
Сердце сделало рывок и часто забилось о рёбра. Это было похоже на правду.
— Но каким образом он мог подстроить? — спросила я с запинкой. — На испытании были только я и Лес.
— Может, опоил тебя чем-нибудь и поэтому тебе привиделось всё случившееся. Ты же пила после Раалы?
— Да.
Я вспомнила странный горький вкус напитка от которого горло словно сжала невидимая рука. Подумала, что надо будет спросить у Раалы, каким был вкус сиропа, который пила она.
— Он почти согласился дать мне ещё один шанс пройти испытание, — тихо произнесла я.
Фееб покачал головой:
— Ты вновь его не пройдёшь.
Видя, что я совсем потерялась, Фееб смягчился, провёл ладонями по моему лицу, словно убирал прилипшие волосы.
— Уедем в Будру! — ласково сказал он. — С этим (он похлопал себя по карману, где лежали монеты) мы там не пропадём. Поверь мне, тебе там понравится! Едва ты попадёшь в Будру, как начнёшь судить обо всём иначе. Там совсем другая жизнь и люди совсем другие. Свободные, смелые, богатые. Они красиво одеваются, красиво говорят.
Я ни разу не выезжала из Леса и жгуче завидовала Раале, которая хотя бы иногда выбиралась в Сеншай для покупки снадобий для лекарств. Я упрашивала отца отпустить меня с подругой, но он так ни разу и не отпустил.
Сейчас, слушая Фееба, мне захотелось увидеть всё своими глазами. Съездить в Будру на денёк или два, пожить другой жизнью и вернуться домой. Вот только Фееб звал меня не на день или два, а навсегда.
— Но что я буду делать в Будре? — спросила я. — Чем займусь? В Лесу я на своём месте, знаю, что со мной будет дальше, а там всё чужое, незнакомое!
— Там ты будешь моей женой и матерью наших детей, — ответил он.
Я смущённо улыбнулась. Фееб обнял меня за плечи.
— Поехали сегодня! — шепнул он.
Покинуть род так сразу, без благословения? Это немыслимо, дико.
— Фееб, неужели тебя совсем ничего здесь не держит? — спросила я, глядя на него в замешательстве.
— Меня держишь только ты, кохаи!
Его глаза горели, лицо разгорячилось. Мне стало страшно, от его жара пробрал холод. Сегодня? Я не могу так сразу! Нужно собраться, попрощаться хотя бы с самыми близкими. Я отстранилась от Фееба, но он сжал мои плечи.
— Эй! В чём дело? — спросил он.
— Фееб, так нельзя! — воскликнула я. — Без благословения Духов, без прощания. Убегать, точно мы преступники! Ещё и в Будру!
Фееб поморщился:
— Вот только не начинай, как твой папаша самод...!
Он осёкся, но я поняла, что он хотел сказать. Меня окатила горячая волна ярости.
— Ты хоть знаешь, как нас называют в других империях? — в запале продолжал Фееб. — Лесные дикари, вот как. Даже в грязном Дироше!
Я напала на него внезапно. Ударила головой в нос, а когда он отшатнулся, ослеплённый болью, сделала подсечку и завернула его руку за спину, заставив уткнуться лицом в пол.
— Не смей говорить о моём отце неуважительно! — прошипела я Феебу на ухо. — И, знаешь, мне плевать, как нас называют в других империях.
— Пусти! — в бессильной ярости пропыхтел он.
Я отпустила и отошла на пару шагов в сторону. Фееб поднялся, промокнул краем рукава кровь под носом и сухо заметил:
— Решай Маара, ты со мной или нет?
— С тобой, но не стану убегать из селения, словно преступница, — твёрдо произнесла я. — Эти люди моя семья. Единственная, которую я знаю, и мне нужно проститься с ними, как полагается. Не понимаю, как ты можешь уехать без всего этого, будто чужой всем.
Неожиданно на улице раздались взволнованные крики. Мы с Феебом переглянулись.
— Это ещё что? — пробормотала я.
Не сговариваясь, мы кинулись к дверям, но Фееб в последний момент пропустил меня первой. На Площади собралось достаточно жителей — в основном женщины и дети, которые ещё не ушли в Лес собирать хворост. В центре толпы слышался взволнованный голос Роома, сына лучника. До меня долетели обрывки его рассказа:
— У тройного тиссарди... одёжа богатая, ладная... А лицо бледное, видать вся кровь в землю ушла.
Мы приблизились к толпе, Фееб взял за локоть знакомого охотника и тихо спросил:
— Э, что случилось?
Парень потёр крупный нос и ответил:
— Ребята, что хворост собирали, нашли у тройного тиссарди раненого.
Тройной тиссарди знал каждый ребёнок: на пригорке росло дерево. Его ствол, широкий и могучий у основания, на высоте человеческого роста расходился на три части, и они тянули к небу чёрные, узкие, похожие на клинки листья.