Может он и говорил со мной и отнесся будто с доверием не от души, а просто из чувства такта и из желания не обидеть меня, кто его знает?
Но даже если бы и так это было, и за это спасибо ему. Больше я не потревожу тебя, друг мой, если ты сам об этом не попросишь, только знаю одно, если я ещё раз столкнусь с его недоверием и равнодушием — это будет стоить мне жизни.
Неужели он не понял этого? Должен понять и не забыть об этом. В это я глубоко верю.
Сегодня отправлю свою первую после перерыва статью в газету. Не знаю, понравится ли она им, главное снова я живу.
Спасибо тебе, друг мой!
Хорошее настроение и живое деятельное состояние не покидает меня. Хочется что-то делать, писать, в чём-то участвовать, что-то организовывать.
Даже Тамара Андр. заметила перемену моего состояния.
Вспоминаются последние его слова: «Передайте привет Петру Ник.». Это звучит примерно так: «Не забудь, что у тебя есть муж.». Глупенький. При чём тут муж? П.Н. к душе моей не касается и ничуть её не трогает. И я в этом совсем не виновата. Что я тут могу поделать? Ничего.
И ещё вспоминается, уход его от нас. «Ничего, найдёте замену», — говорил нам тогда Смолин. «А мне кем вы его замените? — как-то вырвалось у меня, а Смолин: «У вас муж есть». Ох, помню, как мне было неприятно за Смолина, за его грубость, бестактность, за то, что так воспринял мой вопрос. Дурак, тупица, — хотелось бросить ему, — разве мне муж нужен? Доброжелательный друг мне нужен, человек, к которому я могу пойти с открытой душой и который, знаю, не будет злоупотреблять моим доверием. Он ничуть не идеальный человек. Его недостатки я вижу. Просто я не встретила человека лучше и ближе ко мне, чем он. Сейчас если бы даже и встретила такого человека, он не смог бы вытеснить его. Слишком за эти годы он крепко укоренился в душе, укоренился, не зная об этом. И не узнал бы, не облей бы меня своим холодным равнодушием, которое стало угрожать моей жизни. Сказать ему все — было единственным способом сохранить себе жизнь. И я бесконечно рада, что снова нашла в нём всё, за что уважала его: и доверие, и чуткость, и такт, и понимание.
Как мне раньше не хотелось с большим горем быть в коллективе, так и с большой радостью, что возвратилась к жизни, тоже не хочется. Не хочу, чтобы строили догадки о причинах появления прежнего состояния.
А голова все же продолжает болеть и в ушах постоянный шум, с сердцем тоже. Здорово же я подорвала себе здоровье. Когда оно восстановится ли? Я уже теряю надежду на это. Если бы не здоровье, совсем бы было хорошо. Как мне нужно сейчас его внимание! Будь бы оно, дело на поправку пошло бы, наверное, быстрее.
Мне кажется, что большое чувство только и может существовать, когда люди на некотором расстоянии друг от друга. Если они рядом, оно тратится на устранение повседневных бытовых неурядиц. Только люди, не обращающие внимание на создание своего личного благополучия, объединённых большой общечеловеческой целью могут сохранить большое чувство живя рядом друг с другом.
Права ли я? Не знаю.
Я знаю сейчас, что мне нужны были не столько ответы на «Почему?», сколько убеждение в его добром расположении к человеку. Я так и не услышала ответа на вопрос, почему он потерял уважение и доверие ко мне, такое, какое у него было когда мы работали вместе. Но я убедилась в добром ко мне отношении, в его такте и чуткости. Он не сказал все прямо. Это я поняла. Но он понял моё состояние, понял, что может обидеть меня неосторожными словом. Потому и прямо не мог сказать. Ну и пусть. Я и за то благодарна, что по-человечески постарался понять меня.
Я не могла не сказать ему всё в этот раз, потому что он должен был знать, какую муку причиняет мне своим холодным ко мне равнодушием и недоверием. И окажись бы он бесчеловечен или чёрств, я едва ли бы снова вернулась к жизни, потому что выбросить его из сознания было выше моих сил. Никогда раньше не думала, что что-то будет сильнее моей воли. Сейчас я буду жить воспоминанием о той беседе, о его такте и об оказанном доверии.
Спасибо тебе за все, дорогой мой человек. Теперь ты снова пойдешь рядом со мной, хочешь ты этого или не хочешь. Я ничем не побеспокоила все эти годы. И только одно беспокоит меня, что если я встречу опять холодное равнодушие со стороны его — это будет для меня конец, потому что не будет оправдания, что он ничего не знал и не обязан относиться ко мне с доверием и чуткостью, большей чем к другим людям. Он и сейчас ничего не обязан, но если он будет совсем холодно равнодушен ко мне, зная всё, это будет мой конец, потому что знаю, не смогу вынуть его из души. Он стал частью меня самой. Последний случай окончательно убедил меня в этом. Я не могла сказать: «Подумаешь, какой то….не могла жить, не обращая на него внимания. Это было выше моих сил».
Чувствую себя как выздоравливающая после тяжёлой изнурительной болезни. Всё радует, хочется даже петь. Вчера надо было отстегать ремнем одного своего сына. Взяла в руки ремень и не смогла этого сделать. Ну тут уж все мои сыновья глаза от удивления округлили. Слова не могут сказать, опешили от неожиданности. Удивилась даже я сама этому. Поистине человек даже в самом себе открывает что-то новое, неожиданное.
А сколько он может нового в людях открыть, присмотрись он поближе к ним.
Если человек только старается, а не от души с увлечением что-то делает, можно наверняка сказать, что у него никогда не получится очень хорошо, говоря нашим школьным языком.
При одном старании только можно сделать что-либо на посредственно, в лучшем случае на хорошо, но никогда на отлично.
Он не любит стараться и если получается у него хорошо, так это благодаря только личным качествам его, так же, как и у меня в школьной работе. Но у меня есть способность увлекаться, если я чем-то заинтересуюсь. Какое это счастье делать что-либо с увлечением! Душа горит, пролетает, не задерживаясь на седьмом небе, сразу на десятое. С таким вдохновением я вела «Устный журнал». Значит смогу и ещё что-то сделать, жила бы душа. Интересно, делал ли он когда-либо что-нибудь с вдохновением, увлечением. Способен ли он на такое вдохновение? Не знаю и сильно сомневаюсь в этом. Как хочется снова поговорить с ним, чтобы снова и снова почувствовать доброе ко мне расположение и доверие, поговорить, пусть даже по телефону. Совсем не обязательно видеть его. Нужно мне, просто необходимо общение с ним для подъёма души.
Счастье так же, как и несчастье, эгоистично. Счастливый человек тоже перестаёт замечать окружающих. И большое горе должны где-то находить выход, иначе они превращают человека в эгоиста, замыкают его в себе.
Меня спрашивают, с какого времени я заболела гипертонией. «Не знаю, не заметила», — отвечаю я. Вероятнее всего тогда, когда я отходила от закрытой передо мной двери квартиры человека, к которому сила с открытой душой, шла поделиться сомнениями, мыслями, соображениями. Никогда не забыть, как вдруг всё потемнело передо мной и я начала терять сознание….
Вот тогда, наверное, и началась эта болезнь и потом уже не прекращалась, с каждым разом становилась всё глубже и глубже. Выздоровею ли я — не знаю.
Вся беда в том, что это не от меня только зависит.
Вот пишу опять статьи в газету и думаю, представляю себе, что он их читает, одобряет, проникается ко мне уважением, как думала всегда. Какое же глупое заблуждение! Заблуждение, чуть не стоившее мне жизни.
Огонь во мне зажжен. Скоро будет съезд нашей партии, международное совещание коммунистических и рабочих партий. Сколько опять размышлений над судьбами человечества, сколько пищи разуму. И дел мне будет хватать — знаю. Ещё десять-двенадцать лет активной жизни.
Можно многое за них ещё успеть сделать, чтобы потом сказать с полным правом: «Жизнь не прошла даром. Я выполняла свой человеческий долг на земле, долг женщины — матери и долг гражданина».
Тетрадь 2