— Да тут всё странно, — одноглазый ткнул лопатой грунт под землей. — Пора приниматься за дело.
Они соорудили пятиметровый желоб, в который отвели часть водопадика со стены. На дно стока постелили тряпье. Сооружение протекало из всех щелей и брызгало водой — но на это, в целом, было наплевать. Медвежата так и сделали: поплевали на руки и взялись за лопаты. На сортировке остался одноглазый, Гай ухватил кайло — и процесс пошел.
Кормак рыхлил землю, рашены черпали грунт и швыряли в желоб — вода промывала его и уносила мелкие частицы прочь, оставляя камешки и комки мумиё. Одноглазый споро выбирал горную смолу и совал в полотняный мешок.
Монотонный, утомительный труд, гнетущая атмосфера, постоянный сернистый запах и ломота во всём теле — хотелось бросить всё и лечь полежать — но делать этого было нельзя. Гай в перерывах между ударами кирки пощупал языком зубы — кажется, коренные еще не начинали резаться. На это была вся надежда — организм должен адаптироваться к чудовищным условиям Жмыха, точно так же, как это произошло на Ярре. В конце концов — Жмых убивал постепенно — даже эльф давал что-то около года.
— Ej uhnem! — проревел дядя Миша, взмахнув лопатой.
Капельки пота летели на землю с его кудлатых бакенбард.
— Ej uhnem! — подхватили медвежата.
— Eshchyo razik, eshchyo da raz! Еj uhnem! — ревели они в такт движениям.
Гай тоже подстроился под этот неторопливый ритм — и стало как будто легче. Сколько прошло времени, и сколько тонн грунта было перелопачено — об этом оставалось только мечтать. Он «ухал» вместе с рашенами и долбил киркой землю, пока не понял, что еще один взмах — и он просто рухнет.
— Перекур! — сказал дядя Миша.
— Почему — перекур? — удивился Гай. — Откуда тут табак?
— Говорят так, — пожал плечами медвед. — Перерыв.
— А-а-а… Тайм-аут, это да. Это необходимо, — Кормак посмотрел на свои покрасневшие ладони. — Одноглазый, как у нас дела?
— Полтора мешка! — оскалился тот. — Черт его знает, сколько тут в килограммах — точно не меньше тридцати! Процесс идёт!
— Давай меняться, — сказал черный. — Хватай лопату, а я в водичке поколупаюсь.
— И мне — лопату, — взмолился Гай.
У него жутко ныла поясница от махания кайлом — он даже разогнулся с трудом. Дядя Миша только хмыкнул, с хрустом распрямившись и протягивая парню инструмент:
— Махнем не глядя!
На глубине около метра комки мумиё стали попадаться чаще — и на сортировку отправили еще и рыжего. На четвертом мешке Гай таки сорвал мозоли на руках, и попросился поменяться — всё-таки до медвежьих лапищ с ороговевшей ладонью и когтями его вполне человеческим конечностям было далеко.
Возможно, орудовать голыми руками с сорванными мозолями в красноватой мутной жиже, которую по-ошибке называли тут водой было и не лучшей идеей — но пятый мешок вместе с рыжим он наполнил. А уже потом принялся дуть на ладони и материться.
— Вот и посмотрим, из какого теста наш Гай, — буркнул дядя Миша. — Если у него завтра ручки отвалятся — значит зря он с нами связался. Хватайте мешки, медвежатки. Потащили!
Дон был в явном удивлении. Завидев сгорбленные фигуры рашенов и еле волочащего ноги Кормака с мешками за спиной он восхищенно ругнулся и крикнул:
— Эй, гляньте как нужно работать!
Модификанты сгрудились вокруг конвейера, который как раз отправлял в ненасытную глотку приемника порцию мумиё — довольно много, но по сравнению с грудой горной смолы, которую высыпали на ленту транспортера медвежатки — это выглядело несерьезно. Одна четвертая от объема, не больше.
Приемник пиликнул, поглотив модификантскую добычу и выдал на экран цифры — 44 килограмма 922 грамма. И зажужжал, подвигая к себе намытые тройками маслянистые комки.
— Гляньте, а? Сто девяносто шесть килограмм! За двенадцать часов! Впятером!
Гай ошалело помотал головой — двенадцать часов — это сильно. Вот это работнули! Что значит — компания и мотивация. А вот рашены такой новости не удивились — то ли для них это было в порядке вещей, то ли в принципе удивляться было не в их традициях.
— Конвейер можно посмотреть? — спросил белый.
— Ну, у вас еще четыре кило так-то, — зловредный Дон не мог не напомнить об этом. — Четыре кило — это восемьдесят литров чистой питьевой воды, чтобы вы себе представляли. Но я впечатлен вашими трудовыми подвигами, и скажу прямо — вот эта ваша отгрузка сейчас мне очень к месту…
— Дорога ложка к обеду, да? — проворчал дядя Миша.
Он вообще любил поговорки, как выяснилось. И пока медвежатки разве что не облизывали внутреннюю конструкцию конвейера, он балагурил с модификантами о житье-бытье, щедро пересыпая свою речь рашенским и межпланетным фольклором.