- В том-то и дело. Из твоих слов вытекает, что это исключительное психическое явление зависит от факторов, имеющих некую уникальную природу.
- Вот именно. В этом феномене много компонентов, связанных со свойствами земной тверди. Мы, сыновья Земли, подвержены её могучему влиянию даже в том, что не связано с её корой.
- А проявления ясновидения у тебя самого, по-твоему, вытекают из этого? - спросил я после минутного колебания.
- Естественно. Окружающее воздействует на меня, я остаюсь под действием здешней атмосферы. Мой зловещий дар с неумолимой логикой порождён душой этого места. Я живу на границе двух миров.
- Ультима туле! - шепнул я, склоняя голову.
- Ультима туле! - повторил как эхо Йошт.
Я замолчал, охваченный ощущением страха. Чуть погодя, когда мне удалось стряхнуть это тяжкое впечатление, я поинтересовался:
- Почему, если так ясно всё это себе представляешь, ты до сих пор не подался в другие края?
- Не могу. Никак не могу. Я чувствую, что, уехав отсюда, я поступил бы вопреки своему предназначению.
- Ты суеверен, Казик.
- Нет, это не суеверие. Это судьба. Я глубоко убежден, что здесь, на этом клочке земли, мне предстоит выполнить какую-то важную миссию; какую - я ещё точно не знаю, у меня лишь смутное предчувствие...
Он не договорил, как будто испугавшись того, что успел сказать. Спустя минуту, обратив взгляд своих блёклых, окрашенных сиянием заката глаз к скалистой стене рубежа, мой друг добавил шёпотом:
- Знаешь, мне часто кажется, что здесь, на этой вертикальной границе обрывается видимый мир, и там, по ту её сторону, начинается мир иной, новый, какое-то неведомое человеческой речи море тьмы.
Он опустил к земле утомлённые пурпуром вершин глаза и отвернулся, стал лицом к железнодорожному полотну.
- А здесь, - продолжал Йошт, - здесь кончается жизнь. Вот её последнее усилие, последний самый дальний побег. Тут иссякает её животворящий размах. И потому я стою здесь как страж жизни и смерти, как поверенный тайн по эту и по другую сторону могилы.
Произнеся последние слова, Йошт впился взглядом в моё лицо. Он был прекрасен в это мгновение. Вдохновенный взгляд его задумчивых глаз, глаз поэта и мистика, скрывал в себе столько огня, что я не вынес их лучистой силы и в почтении склонил голову. Тогда он задал последний вопрос:
- Ты веришь в жизнь после смерти?
Я медленно поднял глаза:
- Я ничего не знаю о ней. Люди говорят, что доводов "за" столько же, сколько и "против". Рад бы поверить.
- Мёртвые живут, - твёрдо сказал Йошт.
Последовало долгое молчание ушедших в себя людей.
Тем временем солнце, очертив дугу над зазубренным разломом, скрылось за его краем.
- Уже поздно, - заметил Йошт, - и тени спускаются с гор. Тебе сегодня нужен ранний отдых, езда тебя утомила.
На том мы закончили памятный наш разговор, и с тех пор ни разу не возвращались в разговоре ни к вопросу о жизни и смерти, ни к теме грозного дара второго зрения. Я воздерживался от дискуссии на эту опасную тему, поскольку упоминания о ней были моему другу явно неприятны.
И вот как-то раз он сам напомнил мне о своих мрачных талантах.
Произошло это десять лет назад, в середине лета, в июле. Даты этих событий я помню в точности, они запали мне в память навсегда.
Произошло это в среду, тринадцатого июля, в праздничный день. Как обычно, утром я отправился к Йошту с визитом; мы собирались вместе наведаться с ружьями в соседнюю балку, где появились кабаны. Мой друг был серьёзен и задумчив. Он мало говорил, будто его донимала какая-то неотвязная мысль, стрелял плохо и отвечал невпопад. Вечером он на прощанье крепко обнял меня и вручил письмо в запечатанном конверте без адреса.
- Послушай, Роман, - голос его дрожал от волнения. - В моей жизни намечаются серьёзные перемены; может статься, что мне придется отсюда уехать и сменить место жительства. Если это и в самом деле произойдёт, открой это письмо и отправь его по адресу, который найдёшь внутри; сам я не смогу этого сделать в силу разных причин, перечислять которые сейчас не стану. Ты потом поймёшь, почему.
- Ты хочешь покинуть меня, Казик? - спросил я сдавленным от боли голосом. - Почему? Ты получил какую-то печальную весть? Отчего ты выражаешься так туманно?