Он встал и направился к двери; Бернхард последовал за ним, а он, пристально посмотрев гостю в глаза, произнес:
— Я очень ценю тишину, мессер.
В соседней зале у накрытого стола их ожидали стоя домоправительница и высокая девушка с мелкими, изящными чертами лица, пышные белокурые волосы ее были собраны на затылке и, открывая виски, словно озаряли лицо. Она поклонилась отцовскому гостю, с тем же царственным величием в движениях, какое отличало встретившую ван Рейка домоправительницу. Беседа за ужином текла мирно и непринужденно, но обе женщины почти не принимали в ней участия; старшая, сидя рядом с дочерью господина Херфёльге, играла несколько подчиненную роль, однако врожденное достоинство наводило на мысль, что истолковывать эту подчиненность надлежит как дань уважения давней традиции, не унижавшей, а скорее оправдывавшей суровую степенность женщины.
Два часа за трапезой протекли неторопливо и приятно; Бернхард чувствовал себя непринужденно и искренне наслаждался обществом хозяина и беседой. Когда в конце ужина тот, принеся извинения, удалился в библиотеку (он столь ласково и доверительно обращался со своим другом и гостем, что позволил себе и на этот раз не отступать от давней привычки, о чем и сообщил учтиво, но решительно), Бернхард растерялся. Он охотно составил бы старику компанию, но не осмелился, только почтительно встал, когда господин Херфёльге попрощался с ним и с женщинами.
Через некоторое время купец последовал примеру хозяина и поднялся к себе; в комнате уже горели свечи, он заслонил их экраном и, выглянув в окно, стал наблюдать за игрой теней, которую затеял в парке ночной ветер.
Утром в положенное время Бернхард и господин Херфёльге встретились за завтраком, на этот раз без женщин, только служанка подавала на стол.
— Как вы отдохнули, мессер? Надеюсь, ночью вас ничто не тревожило?
— Нет, господин Херфёльге, разве что усталость от путешествия несколько мешала заснуть: чувствую, не тот я уже, что был в двадцать лет.
— Друг мой, вы еще молоды, несмотря на усталость, вид у вас бодрый и энергичный. По письмам мне казалось, что вы старше. Сколько же вам лет, мессер Бернхард? — И он доверительно наклонился вперед и сжал руку ван Рейка.
— Скоро тридцать четыре.
— Судите сами, я вам в отцы гожусь, а тем не менее моя дочь совсем молода, даже слишком, для моего возраста, и некому о ней позаботиться, кроме меня. — В задумчивости он отпустил руку ван Рейка и откинулся на спинку стула.
Минуту-другую оба молчали, и Бернхарда внезапно охватило глубокое волнение, какой-то вещий трепет.
— Если вы не очень устали, может быть, прогуляемся вместе? Я обхожу поля каждое утро, обычно пешком, времени у меня достаточно, но, коли вы предпочитаете лошадей, поедем на двуколке.
Ван Рейк с удовольствием принял предложение и настоял, чтобы ради него хозяин не отступал от своих привычек.
Немногим позже они прошли по каменному мосту и углубились в лес, двигаясь в том направлении, откуда ван Рейк приехал. Минуло всего несколько часов, а те же самые места, что в первый день казались гостю враждебными, если и не радовали глаз, то, во всяком случае, производили приятное впечатление. Утро было прохладное, ясное, и путники бодро шли навстречу крепкому ветру.
— Я горжусь своим имением и потому рад показать вам его, да еще в такую прекрасную пору. Пешком вы увидите много больше, чем с двуколки. — Старик говорил без малейшей одышки; совсем недавно степенный и медлительный, он шагал сейчас легко и бодро, с юношеской стремительностью — чувствовалась закалка, выработанная постоянной физической нагрузкой.
Глазам ван Рейка предстал все тот же пейзаж, что и на пути из Хольбека, и вновь его поразил контраст меж тревожной неистовостью убегающих вдаль холмов и геометрической прирученностью возделанных полей: упорядоченное и вместе с тем свободное сочетание линий и красок, а по краю — светлая укатанная дорога.
По этой дороге они и вышли к морю.
Ничто в окружающем пейзаже не предвещало песчаной прибрежной полосы, которая внезапно открылась перед ними с опушки леса. А дальше сверкала голубоватая спокойная гладь бухты, ее можно было бы принять за озеро, если бы не безгранично широкая линия горизонта.
— Как видите, это граница моего именья.
Бернхард через силу слушал своего спутника — он был ошеломлен, море оказалось так близко, а он-то думал, что вокруг замка далеко-далеко простирается земля. Старик рассмеялся, заметив его изумление.