— Не обижайтесь, дорогой мой. Я уезжаю, чтобы вам лучше работалось. За это сочинение щедро заплатили, и вы их не разочаруете, вот увидите, наконец-то и нам улыбнется фортуна.
Ласковый голос жены проник ему в самую душу, оживил беспредельное счастье любви, которую он чувствовал к ней.
— До скорого свидания, Констанца. Когда вы снова приедете, если, разумеется, у вас еще возникнет желание, я сыграю вам Реквием. Весь целиком.
Глаза его привыкли к темноте, он различал светлый силуэт жены, почти видел, как она легко, нарочито медленно удалялась, как дошла до дверей, изображая нежную грусть расставания. Свет, хлынувший в приоткрытую дверь, озарил ее всю, с головы до ног. Мгновенье — и вновь наступила темнота.
С той минуты, как уехала Констанца, прошло в полной тишине полчаса, а быть может, и больше.
— Уехала, — несколько раз повторил маэстро, вновь охваченный беспокойством, которое мало-помалу сменилось гнетущей тоской. Резковатый, вызывающий голос Констанцы был все еще дорог ему, его растрогали слова прощания, мягкий, словно шелк, хотя наверняка притворный, тон жены.
Склоненная голова болела, в висках громко стучала кровь в такт глухому ознобу, знакомому с детства, с той поры как его, чудо-ребенка, возили по Европе и демонстрировали, словно монстра на ярмарке; уже тогда он, случалось, страдал от переутомления и чувствовал себя так же плохо, как сейчас. Он вспомнил, что вялость и бессилие, приходящие на смену боли, — первые симптомы блаженного отдохновения, которое вслед за тем убаюкивало его. Одышка и страх понемногу отступали, шли на убыль — некий физический процесс, не имевший к нему ни малейшего отношения, естественная детская беззаботность приносила в ту пору покой. Он улыбнулся, вспоминая и мысленно сравнивая то блаженство с растерянностью и опустошенностью, угнетавшими его теперь. Мелькнула мысль, что сейчас, наверное, не больше трех-четырех пополудни, что охотничий домик залит солнцем. Он позвонил в колокольчик, лежавший рядом на низком столике.
— Что вам угодно, сударь? — в голосе мгновенно явившегося лакея прозвучала почтительная услужливость.
Неужто подслушивает под дверью?! — подумал маэстро и, тут же устыдившись недоброго подозрения, тихим, извиняющимся тоном попросил:
— Нельзя ли принести канделябр?
Просить канделябр в разгар солнечного дня более чем странно, но слуга почтительно поклонился и без возражений направился к двери.
— Вот еще что, — остановил его маэстро. — Передайте господам, которые придут попозже, что сегодня я, к сожалению, не смогу составить им компанию, буду работать до глубокой ночи.
Такой же молчаливый поклон, и лакей исчез, точно в воду канул.
Немного погодя при свете канделябра, достойного иронии в этот час, маэстро склонился над клавесином и принялся бесстрастно перечитывать партитуру, словно ее написал кто-то другой и этого другого обуревал неотступный, прилипчивый страх. От него будто ускользали конкретные облики предметов и людей, с которыми он имел дело, может быть, именно это и пыталась сказать ему Констанца, когда так внезапно, не скрывая досады, обнаружила свою враждебность?
Он провел ладонью по глазам и с усилием вспомнил, каким был до того, как приглашение на эту виллу ослепило его волшебным лучом. Констанца была права, лихорадочно думал он, стоило хотя бы подойти поближе к вилле, рассмотреть жилище таинственного покровителя, завтра я непременно так и сделаю, довольно с меня этой болезненной пассивности.
Вопреки собственному заявлению маэстро не собирался долго работать, но дождался, когда лакей выйдет навстречу четверым господам, появившимся в обычный час, и передаст его извинения. Он слышал, как слуга почтительно, бесстрастным ровным голосом повторил его слова, вслед за чем донесся звук удаляющихся по аллее шагов, и наконец среди всепоглощающей тишины хлопнула дверь.
Итак, маэстро работал недолго. Когда неотступная сонливость совсем одолела его, он покорно опустился в кресло у окна, отодвинул край портьеры и углубился в созерцание едва различимых в густеющих сумерках притушенных красок. Тяжкое биение сердца отдавалось в висках, руки ослабли, шелковый жилет давил свинцовым грузом, все нестерпимее. Маэстро улавливал в доме невнятные звуки, и у него возникло странное впечатление, будто с хозяйской виллы доносится слабый шум, которого он раньше никогда не слышал. По-юношески взволнованный, он провалился в сон.