— Вы ничего не упустили касательно моих обязанностей на время вашего отсутствия? — спросила Мириам час спустя, выслушав все наставления.
— Нет, я только прошу вас, не перетруждайте себя и не волнуйтесь понапрасну, я вернусь как раз к появлению на свет нашего сына, и не тревожьтесь (от меня это не скрыть)! Вы же знаете, я возвращусь быстро, двух месяцев не пройдет. — «А вообще, мое присутствие здесь в урочный час будет лишней помехой». Однако это последнее соображение он оставил при себе, со снисходительным превосходством полагая, что жена не в состоянии понять, а тем более разделить изысканную радость, которую доставляла ему мысль о путешествии.
По существу, мессер Бернхард всегда отправлялся в путь с большой охотой, при том, что он ценил спокойную, размеренную семейную жизнь, оберегал ее, сурово и непреклонно, и был преисполнен законной гордости, ожидая рождения ребенка. Но любовь к своему делу, увлеченность, с какой он сопровождал доверенные ему произведения искусства, и, что весьма немаловажно, вкус к прибыли, которую он, как ему казалось, зарабатывал более благородным путем, чем другие негоцианты, — все это, вместе взятое, тешило его законное тщеславие и влекло к мирным приключениям, и на сей раз он тоже не намерен был ими жертвовать.
К тому же нынешняя поездка была не совсем обычной: мессер Бернхард вез небольшое полотно, однако был убежден, что его ценность огромна и в ближайшем будущем еще возрастет; твердой уверенности, что сделка состоится, не было, но он считал себя не вправе отказываться от попытки, кроме того, он вез с собой несколько других, менее ценных вещиц и наверняка сумеет их выгодно продать. Ради этого маленького сокровища, к которому он за последнее время привязался как к живому существу, он рискнул бы и большим.
Вопреки обыкновению Бернхард хранил картину не в лавке, а дома; прислоненная к стене напротив окна в спальной, она царила там уже месяц, к ней привыкли даже служанки, получившие категорический приказ не трогать ее. Никто, кроме членов семьи ван Рейк, картины не видел, никому ее не предлагали; укрытое в тишине комнаты, полотно дожидалось свершения своей тайной участи, своего необычайного блестящего будущего. Лишь мессер Бернхард, прежде чем лечь в просторную постель, где спал один (состояние Мириам требовало, чтобы она жила в отдельной комнате под присмотром надежной служанки), любовался ею, вознаграждая за затворничество ревнивой отеческой нежностью. Не удивительно, что госпожа ван Рейк порою ловила себя на мысли, что присутствие картины в доме вызывает у нее безотчетное раздражение.
Скажем так: путешествие, к которому готовился честный купец, предполагало известный риск; предугадать его исход было невозможно, бесценная картина вполне могла вернуться в Голландию, не принеся своему покровителю ни гроша серьезной прибыли, которая хоть частично окупит затраченные усилия и хлопоты. В этом отношении ван Рейк был натурой поистине недюжинной: ни один купец ногой не ступил бы на корабль, если б не был уверен, что заработает кучу флоринов, а он рисковал с легкой душой и с восторгом, втайне наслаждаясь самой непредсказуемостью событий.
Мессер Бернхард вез холст знатному датчанину, с которым много лет исправно поддерживал переписку и которому не раз уже продавал — ко взаимной выгоде — драгоценные произведения искусства. Однако они никогда не виделись, и вот голландец решил, что настало время сесть на корабль (впрочем, плавание было недалекое и безопасное) и лично отправиться в Данию, стражем и гарантом картины, к коей он невольно так привязался, что с трудом отрывал от сердца. Лишь глубокое уважение к господину Херфёльге успокаивало его совесть: картина будет в хороших руках и достаточно далеко, чтобы в разлуке с нею не испытывать безысходной тоски.
За месяц перед тем, как начать подготовку к экспедиции, он отправил своему корреспонденту длинное письмо, объяснил цель своего приезда, расписал достоинства картины, которую хранил покуда у себя, и предложил показать ее, хотя бы только ради удовольствия вместе с истинным ценителем полюбоваться шедевром, не имеющим себе равных по исполнению и вдохновенности.
Ответ пришел без промедления, три недели спустя.
«Мессер, красноречивое описание этого чуда живописи, навеянное восхищением, повелевает мне незамедлительно пригласить Вас к себе. Я приму Вас как старого друга; не скрою, я жду Вас с радостью и нетерпением не только из-за обещанного произведения искусства, но и из интереса к Вам лично, буду счастлив наконец-то увидеться с Вами. В любое время Вы для меня желанный гость, полагаю, что корабль причалит в гавани Хольбек, а оттуда не составит труда добраться до моего имения. Время года, которое Вы избрали, если названная дата отплытия неизменна, весьма благоприятно, погода в эту пору хорошая, ясная, после зимних бурь становится мало-помалу все теплее. Вы — мой гость на любой срок, какой Вас устроит и допустúм ввиду состояния Вашей супруги.