Голос из постели еле слышно отозвался:
- Филипп, ты меня прости. Но все это... так неожиданно... И я...
- Пустяки.
Он повернул выключатель, и свет погас. Дверь закрылась.
Три человека не могли уснуть в доме. Один спал. Те трое, что не спали, думали:
"Если бы только он дал нам повод пожалеть его! Если бы мы могли его полюбить! Его самообладание просто пугает и отталкивает. Оно неестественно. Ему бы следовало искать нашего сочувствия и сочувствовать нам. А он, кажется, ни к себе, ни к нам, ни к кому на свете ничего не чувствует. А что будет завтра? Разве можно теперь жить здесь? Сможем ли мы терпеть его присутствие в доме или поблизости? Он страшен!"
Спящий лежал в постели, в настоящей постели впервые за тысячу и одну ночь. Глаза на лице, как бы вырезанном из слоновой кости, были крепко закрыты. Он спал и во сне улыбался, радуясь мягкости своего ложа. Уже после рассвета бодрствующие уснули, а спящий проснулся. Его взгляд искал одежду, сложенную на полке в углу, а пониже - блестящую жестяную кружку, искал глазок в двери и полосу клеевой краски на стенах тесной, накрепко замкнутой камеры. И вдруг кровь отлила от сердца: ничего этого не было! Все его существо боролось с фантастичностью окружающего. Он лежит в комнате и видит, как свет пробивается сквозь ситцевые занавески, и на нем ночная рубашка. А под ним самая настоящая простыня! Он вздрогнул, не смея себе поверить, затем откинулся назад и лежал, улыбаясь, разглядывая оклеенный бумагой потолок.
III
1
- Так не может продолжаться, мама! Не может! В его присутствии я чувствую себя жалким червяком. Я тоже сбегу, как Берил. У него одна цель заставить всех чувствовать себя мелкими и ничтожными.
- Не забывай, что он пережил.
- Но я не понимаю, почему он должен отыгрываться на нас. Мы ничего ему не сделали, только страдаем из-за него.
- Он вовсе не хочет обидеть нас или кого другого.
- Ну да! У всякого, кто заговорит с ним, сразу пропадает желание продолжать. Он как будто кожу сдирает с человека. Это похоже на болезнь.
- Его можно только жалеть. - Но он вполне счастлив, мама. Он просто берет реванш.
- Если бы в тот первый вечер...
- Мы пытались. Ничего не вышло. Он совершенно ни в ком не нуждается. Как быть завтра вечером?
- Мы не можем оставить его одного в канун рождества, Джек.
- Тогда нам придется взять его с собой к Берил. Здесь я не выдержу. Смотри! Вон он идет.
Бывший Э 299, с книгой под мышкой, большими легкими шагами прошел под окном, у которого стояли мать и сын.
__ Не может быть, чтобы он не видел нас. А прошел как мимо пустого места!
2
Бывший Э 299 с книгой под мышкой вошел в Кью-Гарденс и сел на скамейку. Бонна с тремя детьми подошла и уселась рядом.
- Питер, Джоан и Майкл, - сказал бывший Э 299, - имена очень модные.
Воспитательница беспокойно заерзала на месте: этот джентльмен такой странный. И чего он улыбается?
- Чему вы их обучаете?
- Чтению, письму, счету, сэр, и рассказываю из библии.
- А дети умные?.. М-да, не очень. Правдивы?.. Нет! Ну да, дети никогда не бывают правдивыми.
Бонна нервно сжала руки.
- Питер, - сказала она, - где твой мяч? Пойдемте поищем его.
- Да он у меня, мисс Сомерс.
- А! Все равно, здесь очень свежо. Идем.
Она ушла, и Питер, Джоан и Майкл поплелись за ней.
Бывший Э 299 продолжал улыбаться. Китайский мопс, тащивший за собой пожилую толстую даму, подошел и обнюхал его брюки.
- Это он чует запах моей кошки, - пояснил бывший Э 299. - Кошки и собаки любят, знаете ли...
Подхватив своего мопса и держа его под мышкой, как шотландскую волынку, толстая дама, переваливаясь, словно встревоженная гусыня, поспешила уйти.
Прошло несколько минут. Рабочий с женой сели на скамейку полюбоваться Пагодой.
- Любопытное строение! - сказал бывший Э 299.
- Да! - отозвался рабочий. - Говорят, японское.
- Китайское, мой друг. Хороший народ китайцы. Никакого уважения к человеческой жизни.
- Что такое? Хороший... Так вы сказали...
- Именно так.
- Гм!..
Жена рабочего выглянула из-за него.
- Пошли, Джон! Тут мне солнце в глаза.
Рабочий встал.
- Хороший народ, вы сказали? Вот как?
- Да.
Жена потянула рабочего за рукав.
- Ну, перестань ввязываться в споры с незнакомым. Идем!
И она увела мужа.
Часы пробили двенадцать. Бывший Э 299 поднялся и вышел из сада. Пройдя мимо нескольких домиков, он позвонил у входа в маленькую мастерскую.
- Если ваш отец все еще не видит, я бы почитал ему, как бывало.
- Пожалуйте, сэр. Отец ослеп навсегда.
- Так я и полагал.
На диване под красными султанами раскрашенного ковыля сидел невысокий, коренастый мужчина и вырезал из дерева статуэтку. Он засопел и обратил невидящие глаза в сторону гостя. Все черты его квадратного лица, казалось, говорили: "Меня не сломишь".