140 «Ты ли, Руфин, ушел на покой, и цветущие годы
Праздно в отеческих тратишь полях, без пользы и славы?
О! ты не знаешь того, что судьбы, что звезды, что счастье
В дар готовят тебе: ты станешь владыкою мира,
Если за мною пойдешь! Не смотри, что я стар и бессилен:
145 Есть во мне дар волхвовать и жар узнавать о грядущем,
Знаю и тот я напев, каким фессалийские ведьмы
С неба сводят луну, и смысл таинственных знаков
Мудрости Нильской страны, и то искусство, которым
Повелевает богами халдей; я вижу в древесных
150 Жилах текущие соки, я знаю трав смертоносных
Темную силу и все набухшие ядами злаки,
Что зеленеют меж скал Кавказа и Скифии дальней
Для собирающих рук хитрой Кирки и лютой Медеи.
Часто я жертвой ночной укрощал пугающих манов,
155 Милость Гекаты пытал, заставлял заклинательной песней
Мертвый прах для меня оживать, и моим чародейством
Много я нитей пресек в руках у Сестер недопрявших.[14]
Дубы по полю шли, застывали молнии в небе,
Реки на слово мое выгибали покатые глади,
160 Вспять к истокам катясь. Не думай, что праздною речью
Я похваляюсь, — взгляни на дом свой преображенный!»
Так вещала она, и белые (чудо!) колонны
Озолотились, и кров просиял драгоценным металлом.
Этим приманом пленен и ласкает несытые взоры
165 Вздутый тщеславьем Руфин. Так некогда царь меонийский[15]
Тем поначалу был горд, что все позлащал прикасаньем;
Но, увидав, как застыли в руках все яства, как стало
Льдом вино золотым, постиг он губительность дара,
Возненавидел желанный металл и мольбу свою проклял.
170 Молвит Руфин, побежденный в душе: «Иду за тобою,
Будь ты бог, будь ты человек!» — и, покинув отчизну,
Он, по велению Фурии, путь направляет к восходу,
Где между двух Симплегад когда-то прославились волны
Под фессалийской ладьей[16] и где у высокого града
175 Размежевал Боспор с азиатской фракийскую землю.
Долгий проделавши путь и ведомый недоброю нитью
Пряжу прядущих Судеб, вот он вкрался в дворец государев.
Вот где его вожделенья взожглись! справедливость забыта,
Все идет с молотка, люди преданы, выданы тайны;
180 Выманив почесть и сан, продает он их тем, кто заплатит;
Множит одно преступленье другим, воспаленного сердца
Сам раздувает пожар, растравляет малейшую рану.
Как морской Нерей, принимая несчетные реки,
Истр впивая и Нил, из семи изливающий устьев
185 Свой половодный разлив, нимало на том не полнеет,
Равный себе и подобный себе, — так жажду богатства
Не утолить золотою рекой. У кого ожерелье
Из самоцветных камней, у кого плодородное поле, —
Все Руфину в доход! Грозит хозяину смертью
190 Тучная нива, боится мужик своего урожая:
Не уберечь им ни отчих домов, ни дедовых пашен,
Властно Руфин обирает живых, наследует мертвым,
Грудой добро громоздит, добычу с целого мира
Сносит в единый дом; народы повергнуты в рабство,
195 И города склоняют чело пред присвоенной властью.
О, безумный, куда тебя мчит? Пускай ты достигнешь
Двух океанов, пускай иссосешь все лидийское злато,
Сядешь на Крезов престол, увенчавшись тиарою Кира,[17]
Все же не будешь богат, и вовек не насытится алчность.
200 Кто вожделеет богатства, тот нищ. А довольный немногим
Честным добром, Фабриций отверг подношения Пирра,
Консул Серран проливал свой пот над пахотным плугом,
Куриев воинский род ютился в хижине тесной.[18]
Эта мне бедность привольней богатств, и эти приюты
205 Краше твоих высоких дворцов. Там тщетная роскошь
Ищет яств себе же во вред — а здесь беззатратно
Кормит земля. Там шерсть впивает тирийские соки
И расписной узор багрецом ложится на ткани —
Здесь сияют цветы и луг цветет красотою,
210 Ею обязанный только себе. Там ложа вспухают
Слоем блестящих ковров — здесь клонятся мягкие травы,
И не тревожит заснувшего в них никакая забота.
Там вкруг дома шумит толпа поздравляющей черни —
Здесь — лишь пение птиц да журчанье ручья на протоке.
215 Малым отраднее жить. Сама даровала природа
Средства к счастью для всех — но не всякий умеет их видеть.
Если б умел — о, тогда б в простоте и блаженстве мы жили,
Не завывали бы трубы, копье не пронзало бы воздух,
Ветр не вздувал парусов и таран не врезался бы в стены.
вернуться
16
вернуться
17
вернуться
18