Эпиталамий
Страстью неведомой жарко горит к нареченной невесте
Август: еще никогда не пылал он, неопытный, сердцем;
Что означает сей жар, отчего так томят эти вздохи,
Он не умеет понять, новичок, незнакомый с любовью.
5 Ни охотничий конь, ни дроты ему не утеха,
Ни к копью не стремится рука: всей мыслью приник он
К ране любви, что нанес Купидон. Как часто из самых
Недр души вылетал его стон! Как часто ланиты
Тайным румянцем окрашивал стыд, как часто невольно
10 Милое имя писала рука! Уже для невесты
Он готовит дары, уже выбирает Марии
Светлые камни (но дева светлей!) из знатных уборов
Ливии древней[9] и памятных жен священного дома.
В тягость тоскливому дни, помехою кажется время,
15 Словно луна в небесах уж не гонит свою колесницу.
Так когда-то Ахилл пылал о скиросской царевне,[10]
Больше и больше, когда, не зная еще об обмане,
Мощные руки она учила шитью и вплетала
Розу в кудри, которые в страх обратят дарданидов.[11]
20 Сетует он про себя: «Доколе же высокочтимый
Медлит со свадьбой мой тесть Стилихон? Зачем отлагает
Им же назначенный брак и чистейшим не внемлет моленьям?
Чужд мне роскошный обычай царей — выбирать по портрету
В жены красивейших дев, по домам посылая, как сводню,
25 Живопись, чтобы она приносила мне весть о прекрасных!
Чужд мне и дальний расчет, который меж браком и браком
Трудный выбор любви доверяет лишь писчему воску![12]
Чуждо мне и желанье отнять жену у другого!
Нет: невеста моя отцом мне указана в жены,[13]
30 Общая кровь у меня и ее, единому предку
Внуком я прихожусь и внучкою мать ее. Часто
Я, как простой жених, забывая о сане священном,
Сватов к тебе посылал, высочайших по роду и званью,
Чтобы просить за меня. Велика моя просьба, я знаю;
35 Все же по праву прошу. Государь я, рожден государем -
Тем, который тебе, Стилихон, дал племянницу в жены,
Дал Марию родить. Заплати по отцовскому долгу!
Дай во дворец, что взял из дворца! И к тебе припадаю,
Кроткая мать, рожденная тем, которого имя
40 Сам я ныне ношу! Ты — краса иберийского рода,
Кровью сестра мне, заботою мать: тебе я младенцем
Вверенный, взрос у тебя на груди — рожденье Флакцилла,
Жизнь мне Серена дала. Зачем же, зачем разрываешь
Двух своих чад и дочь не даешь в супруги питомцу?
45 День ли еще не настал? Иль уже никогда не наступит
Брачная ночь?» Такой лелеет он жалобой раны.
И засмеялся Амур, и взлетел к своей матери милой
Вестником, и над зыбями простер горделивые крылья.
Есть на Кипре гора,[14] она тенью ложится на волны,
50 За море смотрит она семиустого в сторону Нила,
Где на Фаросе царит Протей. Нога человека
Здесь не ступала; седой ее не касается иней,
Вихрь не смеет задеть и туча не смеет окутать.
Здесь Венерин удел, здесь царит наслажденье. Отсюда
55 Изгнаны зной и мороз: здесь вечно весна благодатна.
К полю спускается склон; вкруг поля стеной золотая
Встала ограда и желтым горит металлическим блеском.
Мульцибер (так говорят) купил ею ласки супруги:[15]
Любящий муж в угоду жене оградил ее терем.
60 Зеленью поле цветет, не знавшей руки садовода:
Ей довольно того, что Зефир ее вечный заботник.
Роща раскинула тень; ни одна не влетит в нее птица
Прежде, чем пенья ее сама не похвалит богиня:
Если угодна — резвится в ветвях, если нет — улетает.
65 Здесь и деревья живут для Венеры: в урочную пору
В каждом счастливая дышит любовь — склоняется пальма
К пальме, вздыхает листвой о тополе тополь влюбленный,
И по платану томится платан, и по ясеню ясень.
Два здесь текут родника, с водою и сладкой и горькой:
70 Вместе сливаясь, они ядовитою делают сладость.
В них, говорят, Купидон закаляет любовные стрелы.
А у воды на траве Купидоновы братцы резвятся:
Все — с колчанами, все — как он, и лицом, и годами.
Эти амуры — отпрыски нимф, а тот, настоящий, —
75 Сын Венеры златой. И богам он, и небу, и звездам
Луком грозит, и в царей направляет разящие стрелы,[16]
Братья же целят в простой народ. Живут и другие
Здесь божества: и Распущенность здесь в распоясанном платье,
И Бессонница с пьяным лицом, и летучие Гневы,
80 И непривычный Плач, и Бледность, услада влюбленных,
И Дерзновенье, еще неумелое в первых попытках,
И соблазнительный Страх, и небезопасная Сладость,
И ветерком разносимые легким любовные Клятвы.
А между ними с надменным челом задорная Юность
85 Гонит Старость из рощицы прочь.
Средь этой дубравы
Встал в зеленой сени чертог, лучащийся светом.
Бог лемносский его разубрал самоцветом и златом,
Ценность соединив с красотой. Изумрудным стропилам
Встали подпорой столбы из цельных глыб гиацинта,
90 Стены покрыл берилл, на порогах — скользящая яшма,
И на полу ступает пята по плитам агата.
А посредине двора цветущие благоухают
Гряды, богатый струя аромат. Здесь дышат амомы,
Здесь касия корицы полна, созревает панхейский[17]
95 Здесь киннамон, в зеленой листве маслянистые смолы
Прячутся, и проступает бальзам на стволах увлажненных.
вернуться
9
вернуться
12
Сопоставляются сказочный мотив «брака по портрету» и прозаический мотив «брака по расчету» (с писчими восковыми табличками).
вернуться
16
Классическое греческое искусство изображало Эрота взрослым крылатым юношей, эллинистическое создало образы эротов — пухлых младенцев, ставшие потом традиционными; Клавдиан пытается, не вполне последовательно, увязать то и другое.